Любовь Гайдученко - Глас вопиющего в пустыне

До Стамбула нас часов 8 везли трое довольно молодых мужчин на джипе, при этом они не взяли с нас ни копейки и всю дорогу кормили – меня в кафе, где я безуспешно пыталась отдать им деньги, а Ляле приносили прямо в машину. Это была конечная цель нашего путешествия: мы хотели переплыть Черное море и таким образом попасть домой. Но увы – наши планы спутал господин Буш. Он зачем-то притащился в Турцию, потому что ведь очень нелепо агитировать турок-мусульман воевать против таких же мусульман, только иракцев. Короче, в Стамбул мы попали в один день с господином Бушем, и боже мой, что там творилось! Все было наводнено полицией, казалось, жители Стамбула – это сплошь одни полицейские, они были на каждом шагу, стояли кучами на каждой улице, на каждом углу, пройти сквозь оцепление было невозможно, а мне надо было в морской порт. Я бросила Лялю с вещичками прямо на дороге, хотя это было даже опасно – всюду возникали демонстрации протеста, какие-то заварушки, я видела, как толпу разгоняли слезоточивыми газами, но почему-то я не испугалась – возможно, потому, что никогда в жизни не попадала в подобную ситуацию, такое я видела только по телевизору, и все казалось каким-то нереальным.

В порт мне все-таки удалось пробраться (партизаны в Великую Отечественную много потеряли в моем лице!), но оказалось, что никакие пароходы в Россию не плывут, и нам пришлось взять такси (пожилой водитель всю дорогу что-то возбужденно говорил, из его страстной речи я поняла только два слова, они повторялись очень-очень часто, и не понять их было просто невозможно: «Буш – шайтан!») и поехать в огромный аэропорт – имени, конечно же, Ататюрка. Но и тут нам не повезло, а впрочем, это как посмотреть. Когда самолет, на котором мы должны были вылететь домой, еще только летел в Стамбул, у него отказала гидравлика, и он чуть не гробанулся, наши самолеты ведь, как правило, летают до тех пор, пока не рассыпаются по винтикам. (Эх, бедность, бедность российская! Всего-то навсего сколько-то там миллиардов в Стабилизационном фонде!). Поэтому мы, просидев всю ночь в аэропорту, были водворены в отель «Вашингтон» (все-то было тогда под знаком Америки!), где нас продержали еще чуть ли не сутки, пока самолет не починили. От скуки я стала болтаться по местному кварталу, оказалось, что это знаменитый квартал, где дикая куча магазинов. И, наверное, оттого, что стояло лето, покупателей тоже почти не было, торговцы хватали меня и три часа заставляли мерить всякие дубленки. И, наконец, в третьем по счету магазине я не выдержала и безумно дешево (это мне потом сказали наши шопницы, а они – профи) купила великолепное пальтишко. Так что спасибо господину Бушу – благодаря ему я теперь защищена от российской стужи.

Глава 7

Я очень часто вспоминаю свой родной городок, ведь там осталось много людей, которые меня помнят по сей день, хоть я и уехала оттуда навсегда почти уже тридцать лет тому назад. Я думаю об этих людях с нежностью. Я совершенно точно знаю, что они мне – родные. Наш домик стоял на берегу реки, и в 50-е годы – времена моего детства – там находилось первое здание музыкального училища, которое тогда только организовалось. В городок приехали музыкальные кадры из столиц, чтобы преподавать молодым сибирякам – из Киева приехал молодой скрипач, который впоследствии станет директором этого училища, а также моим педагогом в музыкальной школе, другие преподаватели – из Ленинграда, даже из Москвы… Не знаю, что сыграло роль, что я не представляю свою жизнь без музыки – случайность ли того, что училище находилось в двух шагах, и меня, совсем малышку, никто не выгонял, я присутствовала на всех занятиях первых студентов, закономерность ли какая-то, но это произошло так естественно, что я всю свою жизнь была связана с МУЗЫКОЙ…

Я практически атеистка, я не понимаю людей, приходящих в церковь и ищущих там какого-то бога, с моей точки зрения (которую я, как всегда, никому не навязываю) никакого бога там нет. Но вот если бы не было музыки, то жить бы не стоило, в этом я абсолютно уверена. А ведь миллионы и даже миллиарды людей живут, не зная, что это такое. Мне их жаль, они неполноценны духовно (как Ляля, ни разу в жизни не познавшая радостей любви, неполноценна физически, да и морально).

Мой единственный Бог – это Моцарт. Еще, конечно, есть Бетховен, Шопен, Чайковский, бесподобный Шуберт, но все равно – это «второй эшелон», выше Моцарта нет никого. Конечно, я завидую большим музыкантам, но и просто слушать – это совсем даже немало, так что можно не обижаться на Природу, что она мало дала способностей (да и смысла нет в таких обидах – все равно, что безрукому роптать на отсутствие рук, от этого же они не вырастут!).

Но я хотела не об этом, а о людях, оставшихся там, в родном городке. Чудная семья Ковальских – я всегда чувствовала тепло, исходящее из этих сердец, я могу в любую минуту приехать и согреться этим душевным теплом, обогреться возле этих людей, излучающих добро, порядочность и какое-то простое человеческое счастье; милая Мирьям Семеновна – не знаю лучше человека, чем она; однофамилица моей Ляли, Люся – сколько часов провели мы вместе в разговорах, как мне этого теперь не хватает!.. Было, конечно, и другое. Моя самая лучшая подруга, с которой была связана вся юность, спилась… Почему, как – от выяснения этого тоже мало что изменится, а помочь, увы, невозможно, процесс уже необратим.

А еще была Эльвина Павловна… У нее я пропадала сутками, даже не думая о том, что я назойлива, ведь если бы это было так, она бы, наверное, дала это понять, значит, ей тоже было приятно мое присутствие. Я без нее просто жить не могла, но это не было чем-то таким – с оттенком сексуальности, вовсе нет. Она была старше меня лет на 15. Помню, я даже курить начала из подражания ей, хотя потом и очень легко завязала с этой отвратительной привычкой. Сколько мы вместе пережили событий!.. У нее родилась дочка – тогда это не было в порядке вещей, как сейчас, тогда на женщин, родивших без мужа, смотрели в обществе косо, и она, когда забеременела, скрывала это ото всех (потом, конечно, было уже наплевать – ребенок заставлял забыть все на свете, я это и сама пережила – когда появляется ребенок, думаешь только о нем, а не о каких-то второстепенных глупостях, он становится центром Вселенной, а все остальное уже совершенно не важно). Она перед ее рождением приехала в Ленинград, где как раз в то время жила я. Так получилось, что только я поддержала ее морально, да и всячески – принесла ей одежду в роддом, потом мы вместе с ней ходили в детскую больницу, где маленькая Лялечка долго лежала, она родилась недоношенной и слабенькой.

И в нашем городке мы много лет, что называется, «дружили». И вот однажды, ни с того ни с сего, она мне вдруг сказала по телефону: «Я для тебя умерла», и больше никогда не общалась со мной. Я не понимала, в чем дело, терялась в догадках – чем я могла ее обидеть? Оказывается, обид никаких не было, все, как я много лет спустя узнала, было очень просто: она работала в редакции газеты, это было идеологическое заведение, а я во времена советской власти была «персона нон грата» (см. 1 главу). До поры до времени власти терпели наши тесные (морально) отношения, но в один прекрасный день она захотела занять какой-то там довольно важный пост, и ей сказали, что если она будет поддерживать дружбу с этой известной в городе диссиденткой, то ей этого поста не видать.