Борис Цеханович - Детство без Интернета

Кедров в окрестностях посёлка было полно, так что ходить далеко не пришлось. Нашли здоровенный кедр и я как старший полез на него. Дерево было толстое, шершавое и пока туда трудолюбиво забирался, понятное дело, извозился и истерзал свою одежду. Но…, в азарте и в предвкушении триумфа среди поселковой детворы ведь этого не видишь. Добравшись до верхушки, где висели отборные и самые крупные шишки, стал обрывать и кидать их вниз, естественно целясь в суетящегося внизу брата и большому обоюдному веселью пару раз попадал ему по голове. Посчитав, что добытого достаточно, слез вниз, ещё раз испытав на прочность свою одежду. Не догадавшись взять с собой мешок или хотя бы сетку, пришлось всё наше добытое богатство засунуть за пазуху и такими беременными коровами мы двинулись обратно.

Так как на этом этапе наша деятельность была совершенно секретной, то оставив недалеко от дома в лесу сторожить приличную кучу шишек брата, я шустро смотался домой и, улучив момент, утащил из дома большую эмалированную кастрюлю. Обычно в ней мама кипятила бельё перед основной стиркой. А дальше всё было просто. Разожгли костёр, воды принесли из ближайшего ручья, травы нарвали какой положено, заложили в кастрюлю траву, шишки и общими усилиями, деловито кряхтя, установили её в кострище. Дальше только оставалось дождаться, когда она закипит, а после, солидно обсуждая, как мы будем на зависть местной детворы щёлкать САМИМИ сваренные кедровые шишки, мы помешивали палками получившееся варево.

Посчитав, что шишки готовы, слили воду и мы попробовали получившийся продукт и грустно констатировали – шишки оказались недоваренные. Чёрт побери! И это после таких трудов!!! Это был первый тревожный звонок. Вторым – была насмерть убитая кастрюля, покрытая изнутри ровным слоем, чёрной-зелёной от травы смолы. И как бы мы её не тёрли с песком в ручье, из которого брали воду, лучше и чище она не становилась, а наоборот смола теперь забилась мелким песком и внутренняя поверхность теперь представляла качественный наждак. Да и закопчённая наружная не вдохновляла нас, рисуя мрачные картины предстоящей взбучкой от матери. Третий звонок, если так это продолжать, уже произошёл дома, когда мы понурые и виноватые предстали вечером перед родителями с убитой кастрюлей в руках, заполненной недоваренными шишками.

Мама только и всплеснула руками над погибшей посудиной, которую очень ценила в хозяйстве, даже на какое-то время позабыв о расправе над нами. А отец с дедом заливались смехом. Дед вообще редко смеялся и то, когда это было – дробным старческим смешком. А тут – хохотал, вытирал слёзы и снова хохотал, тыкая в нас пальцем и приговаривая между приступами: – Гена… Вот она порода Цехановичей…, вот она во всём в этом… Оба в тебя…, ты такой же был…

А было отчего им обоим смеяться. Кастрюля понятно. Но видок у нас был….!!!! Истерзанная, прокопчённая, пропитанная кедровой смолой и запахами костра, частично погибшая одежда. Эта смола, оказывается, была не только в кастрюле, она была у нас везде – на одежде, на руках и даже в волосах. Я уж не говорю, что смола от сажи была чёрной. Когда мама вспомнила, после неудачной попытки отмыть кастрюлю от смола, кто в этом виноват и ворвалась в комнату чтобы устроить шикарную трёпку… Но не смогла, увидев хохотавших до слёз отца и деда, которые уже прослушали наш подробный рассказ. И она теперь озлилась на них и устроила им шикарную взбучку, от которой они дружно сбежали на веранду и, достав там заветную бутылочку, предались обсасыванию наших похождений. А мы под бдительным оком мамы разделись, она налила в корыто горячей воды и в течении часа и только с помощью хорошего куска мыла сумела нас привести в божеский вид, под смех взрослой мужской половины, доносившийся с веранды. И вроде бы всё у неё получилось, кроме смолы в волосах. Её пришлось вырезать ножницами, отчего головы имели убедительно плешивый вид. И хорошо поддатый отец нас обоих подстриг на лысо.

А первого сентября я пошёл в четвёртый класс. У отца, в последнее время, служба не заладилась и буквально через несколько дней, после первого сентября, он уехал к новому месту службы, в неведомый и далёкий посёлок Рассольная.

Последнее что мне потом вспоминалось про Вижаиху, это как я один раз неудачно сходил за молоком на соседнюю улицу. Родители там покупали на семью молоко у тёти Насти, державшую корову и каждый вечер, я с трёхлитровым эмалированным бидоном бегал за молоком. И вот в начале декабря, в тихий морозный вечер направился в очередной молочный рейд. Мы как раз по «Родной литературе» проходили стихотворение Николая Некрасова «Генерал Топтыгин». И надо ж, я это стихотворение очень легко выучил, чему был несказанно рад. И вот шёл по узенькой снежной тропинке, гордый таким достижением, представляя, как завтра у доски буду с выражением рассказывать стихотворения.

Да что там завтра… Вот я сейчас….

…..Прямо к станции летит

Тройка удалая.

Проезжающий сидит,

Головой мотая:

Ладит вывернуть кольцо.

Вот и стала тройка;

Сам смотритель на крыльцо

Выбегает бойко.

Видит, ноги в сапогах

И медвежья шуба,

Не заметил впопыхах,

Что с железом губа,

Не подумал: где ямщик

От коней гуляет?

Видит – барин материк,

«Генерал», – смекает.

Поспешил фуражку снять:

«Здравия желаю!

Что угодно приказать,

Водки или чаю?..»

Хочет барину помочь

Юркий старичишка;

Тут во всю медвежью мочь

Заревел наш мишка!

И смотритель отскочил:

«Господи помилуй!

Сорок лет я прослужил

Верой, правдой, силой;

Много видел на тракту

Генералов строгих,

Нет ребра, зубов во рту

Не хватает многих,

А такого не видал,

Господи Исусе!

Небывалый генерал…..

Я шёл по тропинке и самозабвенно, с восторгом, громко, с выражением декламировал стихотворение и от переизбытка чувств вдобавок, снял крышку с бидона и после каждой строки стукал по эмалированному сосуду. Эх.., чёрт…, как хорошо я рассказываю стихотворение, как оно ясно и громко звучит в морозном воздухе. А ну-ка ещё раз…

И пока дошёл до тёти Насти успел пересказать стих два раза. В полутьме прихожей тётя Настя из трёхлитровой банки перелила молоко в бидон и снова шёл по тёмной улице и с упоением декламировал стих, готовясь к завтрашнему уроку и заслуженному успеху.

Зашёл домой, мать приняла бидон и ушла с ним на кухню, а я… Весь в мечтах о завтрашнем триумфе на уроке «Родной Литературы», медленно раздевался в прихожей и не сразу услышал возмущённый вопль матери из кухни: – Борька, ты что с бидоном наделал…?

В удивлении скорчил рожу – А что я мог с ним сделать? Подумал в свою очередь и вместе с отцом, приехавший на несколько дней домой с Рассольной и дедом, тоже удивившиеся крику матери, зашёл на кухню и мне сразу стала ясна причина горестного взгляда матери и последующий удар полотенцем уже воспринял как должное. Оказывается, так усердно декламировал стих и при этом ударял крышкой о бидон, что сбил почти всю эмаль с довольно красивого бидона. Теперь он годился только для внутреннего использования.