Наталья Сажина - КИФ-5 «Благотворительный». Том 3 «Для взрослых»

– Это ты как?… – спросил ошалелый Тим. – С Ним?… С Самим напрямую?

– А что? – ответила Марина вопросом на вопрос и пояснила:

– Не только с Ним одним, со всеми. Он в нас, а мы элементы сети, которую Он создал.

– Ну а как же Вещь в себе? – спросил Тим.

– Он и есть Вещь в себе. Его место не здесь. Здесь, на Земле, произошло только зарождение. Размножение и развитие возможно только на Венере. То, что функционирует здесь – всего лишь оболочка, наращённая на Вещь в себе для достижения цели. Скоро сам всё будешь знать, когда отрегулируются твои настройки.

– Мои настройки? – не понял Тим.

– Ну да, – ответила Марина, – ты же теперь один из нас. Добро пожаловать!

– И что же я узнаю, можно поинтересоваться сейчас? – поинтересовался Тим, сам не веря в то, что только что сказал.

– Что ж, изволь, – отвечала Марина. – Колумб покинет Землю и устроит на Венере что-то вроде всепланетного интеллекта, наподобие того, что описывал Лем в своём «Солярисе». Люди всё время мечтали найти в космосе собратьев по разуму, и обретут целый разумный мозг-планету, зачинателями которого сами и явились. Их мечта отчасти сбудется.

– И это всё? – спросил Тим. – Только моральное удовлетворение для всего человечества? Мне кажется?…

– Вот что бывает, когда начинаешь копать истину, не дожидаясь окончания настроек, – укоризненно сказала Марина перебивая. – Начинает казаться, что Колумб нас просто использует и выкинет.

– А разве не так? Не выкинет как использованный?…

– Выкинет, как использованный… – как ни странно, соглашаясь, вновь перебила его Марина. – Только не нас, а свою нынешнюю оболочку, информационный массив, который станет ему не нужен. Ты сам тут недавно возмущался тем, что «чудесные исцеления» доступны только избранным, или, как ты выразился, «посаженными на крючок». Отбыв, Колумб снимет все блокировки и распаролит всё коды доступа к оболочке. А в ней содержится куда больше инфы, чем только о медимплантах против ДЦП и онкологии. Гораздо больше! Всё станет достоянием человечества! Всё будет в открытом доступе! Это будет квантовый скачок человечества!

– Но только после того, как отправим этого инфозасранца на Венеру обетованную, – попытался колкостью остудить пафос марининых высказываний Тим.

– Инфозасранец?… – переспросила, не понимая, Марина и вновь словно прислушалась к чему-то внутри себя.

– О, поздравляю! – вдруг сказала она.

– С чем? – опешил Тим.

Твои настройки отрегулировались. Сейчас ты изменишь мнение о Нём – никакой Он не инфозасранец!

– Как же, изме… – попытался сыронизировать, но не смог закончить фразы.

Он узрел небо в алмазах, услыхал пение сирен, ощутил вибрации соприкосновения высших сфер, нюхнул пыльцы с райских кущ и бабочкой запорхал по Эдемскому саду от цветка к цветку, наслаждаясь божественного вкуса нектаром…

Тим очнулся в прихожей квартиры, уже полностью одетый для выхода. Марина стояла перед ним босиком, но облачённая в бежевый свитер-водолазку и узкие синие джинсы. Её волосы были собраны на затылке в хвост. Косметики на лице не было. Всякий намёк на мальвиноподобность исчез.

– Что это было? – спросил Тим, облизывая губы.

Голос его звучал глухо.

– Посвящение во включение в программу, – объяснила девушка. – Он умеет приветить и поощрить.

– Круто, – резюмировал Тим. – Я пойду?

– Пойдёшь, пойдёшь, – согласилась Марина, улыбаясь, – но только когда пообвыкнешься и отойдёшь от первых впечатлений. А пока, – она протянула ему кожаный поводок с замком-карабином, – выгуляй Нельсона.

Эту песню я помню с детства. И теперь, под небом Венеры, я часто вспоминаю, как тогда, в моём, городском детстве, начиналась весна. Тогда всё было не так, как в песне. Ведь ни грачи, ни другие птицы, не прилетают весной на столичные проспекты. И ручьи в городе не журчат, потому что талая вода не сбегается со всех дворов и не течёт по улицам. Она прямо во дворах стекает, через специальные отверстия в асфальте, под землю…

Нет, весна в городе начиналась не так, как обещали в детских стихах и песенках: без грачей и подснежников. Она начиналась вверху. Внезапно, в один прекрасный день серое зимнее небо сменялось пронзительно-синим. И по нему, словно перелётные птицы, возвращающиеся из дальних краёв, начинали медленно плыть белоснежные сверкающие облака.

Я помню, из моего детства, что эту перемену в небе замечали не все. Ведь там, на Земле, такое небо – дело обычное. Его никто тогда не замечал. Занятые взрослые по-прежнему толпились на остановках, редко смотрели вверх и не замечали того, что творилось вверху. Но всё равно, именно из-за этого весеннего неба у них, как пелось в песне, «сердце таяло» и чудилось, что пень «берёзкой снова стать мечтает». Просто они не понимали, что такое весеннее настроение им создало именно это внезапно появившееся пронзительно-синее небо. Они удивлённо смотрели по сторонам, как будто пытались найти причину такой перемены настроения. А вокруг тоже – всё уже двигалось в весеннем ритме. И родители начинали обращать моё внимание на распускающиеся на деревьях почки и обещать, что скоро лето, каникулы и, возможно, даже поездка на море. У моих друзей по двору терялись шапки и появлялись идеи слазить на стройку. Девчонки галдели как галки или сороки и, также как сороки, зарывали глубоко в песочницах разные блестящие вещи, называя эти клады «секретами». Все смотрели по сторонам и заново находили очень много интересного – и проснувшуюся от зимнего сна таинственную стройку, и внезапно появившуюся из-под снега песочницу, и враждебный соседний двор.

И только один мальчик во дворе не смотрел ни вверх, ни даже в сторону заброшенной стройки. Да что там вверх, он вообще по сторонам старался не смотреть. Сторонился детей и не разговаривал со взрослыми. Даже своим родителям отвечал односложно, смотря при этом куда-то вбок. Что зимой, что летом, он сидел в одном и том же месте на краю скамейки, что стояла у второго подъезда, и играл в «игру 15». Во времена моего детства была такая скучная игра, в которой фишки-цифры надо было выстроить в правильном порядке – от 1 до 15.

В нашем дворе этого странного мальчика не любили. Точнее, не то чтобы не любили, а просто смотрели на него косо. Он был для всех чужим – как будто какой-то инопланетянин высадился в наш двор – прямо на скамейку у второго подъезда. Высадился и так и остался там сидеть, занимаясь своими инопланетянскими делами и не вступая в контакт с нашей цивилизацией. Вот на кого он был похож. И мы, конечно, тоже с этим мальчиком не заговаривали и не звали играть, сторонились его: мало ли что у этого чужого на уме.