Светлана Осипова - Девчонка с Восточной улицы

Дамоклов меч ареста повис над головой Семёна. Он понимал, что, однажды попав на крючок, маловероятно, что с него отпустят. Вопрос был во времени. Я не уверена, что даже жене Семён доверял свои тайные знания. Он очень любил её и оберегал её покой и счастье.

Летом 1940-го года арестовали Павла Иноземцева, директора фабрики "Кардолента" в Ногинске. Через два дня арестовали его жену Полину. В пустой комнате коммунальной квартиры остался маленький сын, Сашка. Соседи несколько дней боялись зайти, ребёнок сидел там один, плакал, голодный и испуганный. Каким-то образом нашли телефон Семёна. Он помчался туда, забрал ребёнка. Однако через несколько дней Павел с неведомо какой оказией прислал записку: ″Немедленно уезжай, требуют подписать, что ты японский шпион, пока не подписал″. Что крылось за этим ″пока″! Мальчика пришлось отдать в детский дом.

Семён, подал заявление на отпуск, не дождавшись его оплаты, уехал в Ессентуки. Он тосковал и переживал за жену и дочку. Присылал малюсенькие открыточки: "Ируся, вот лестница, где мы с тобой были вместе и каждый час, ежедневно, напоминает наш с тобой отдых". . . "Иринка, этот дедушка, который открыл источник, очень ругает, что мы с тобой не вместе. Целую тебя, дочурку." . . . "Привет, Светланочка, не скучай о папе, поскорей приезжай с мамой к папе в гости. Если мама не поедет, ты плачь сильней и говори, чтоб поехала. Целую тебя, твой папа. 23/1Х-40. " Вот так. Эта открытка, на которой изображён добрый доктор Айболит, последняя. Действительно ли собирались жена с дочкой попозже приехать, или это просто была тоска по любимым и крик неисполнимого желания? Но обратного адреса нигде нет, только почтовый штамп. Не выдержав неизвестности и страха за любимых, Семён вернулся.

Его взяли прямо на вокзале. Значит, он не оставался вне поля зрения.

В эти же дни арестовали главного бухгалтера Орлова М. Н., Грошева (не знаю ни имени, ни должности), Мишу Ермолаева (должности тоже не знаю, знаю только, что это всё руководство фабрики). С семьёй Миши Ермолаева Семён и Ира были дружны. У Миши и его жены Юли было двое детей, сын Слава, 5-ти лет и дочка Аля, 2,5-ной лет.

Ира ещё не знала об аресте Семёна. Зато узнала от Юли об арестах на фабрике. Вскоре Семён каким-то образом передал Ире записку, извещавшую об его пребывании в Лефортово. Он просил забрать из его личного сейфа на работе (ключи были дома в одном из костюмов) приказы о срочном строительстве базы отдыха при изыскании собственных средств, и благодарности за исполнение, подписанные на самом высоком уровне. А также созвониться с адвокатом из семьи Таймановых (имя не помню) и попросить взять его дело. Он хоть и слабо, но надеялся, что обвинение касается строительства комплекса, и он сможет что-то доказать. Способы добычи средств были не совсем законными, поскольку нарушался закон о продолжительности рабочего дня, и, затем, скрывались излишки продукции. Обмен продукции на строительные материалы был тоже незаконен. Но в приказе говорилось об изыскании собственных средств, его надо было выполнять. У них не было выбора. За невыполнение, обычно, грозил расстрел или, в лучшем случае, пребывание здесь же. И последующие высокие и шумные поздравления всё оправдывали.

Ира поехала на завод. Секретарь пыталась не впустить её в кабинет, что-то пытаясь сказать глазами и жестами. Ира не хотела ничего понимать, ворвалась в кабинет. Сейф был вскрыт, бумаг не было.

Ира была в отчаянии.Встретилась с адвокатом. Он уже виделся с Семёном после допросов, разговаривал со следователем. Никакие бумаги не нужны. ″Строительство″ было поводом для выписки ордера на арест. Всё уже предопределено, речь опять идёт об английско-японском шпионе. Так что надежд Ира питать не должна, пусть подготовится, её тоже могут арестовать, и пока пристроит куда-нибудь Светлану. И он больше заниматься этим делом не будет, т.к. ничего, кроме беды для себя и своей семьи, сделать не сможет. С тем и расстались.

Светланку Ира отправила к Лизе и своей маме, которые жили вместе. Иру не арестовали. Через несколько месяцев при очередной передаче Ире сказали, что её мужа здесь больше нет и приносить больше не надо. То же сказали Юле Ермолаевой, жене Миши. После долгих хождений к начальству им удалось узнать, что был закрытый суд, и их отправили в город Сураж, Витебской области. Это было перед Новым, 1941-м, годом. По крайней мере, оба друга были вместе.

Женщины добивались права переписки, и, наконец, им сообщили, что они могут навестить своих мужей в Сураже. В апреле или начале мая Ира с Юлей поехали в Сураж. Светлана оставалась у Лизы и бабушки Либы. Юля своих детей отвезла в деревню к своим родителям, недалеко от Москвы.

Когда женщины приехали, оказалось, что Миши уже не было в живых. Ему ещё в Лефортово, на допросах отбили почки. Здесь, в Сураже, их использовали на работах по разрушению мостов, железных дорог, каких-то бетонных сооружений. Работа была тяжёлая и опасная. Миша очень быстро, не выдержав такой нагрузки, умер. Жене ничего не сообщили, она приехала впустую. Ира сняла угол в соседней деревушке, Юля осталась с ней. Пробыли они там недели три. Покупали в деревне продукты и передавали Семёну. Он был сильно истощён, еле держался на ногах. Оказалось, при подрыве одного из мостов через реку Западную Двину взрыв состоялся раньше, чем все покинули этот мост. Люди, как горох, посыпались вниз. Семён оказался у самого края моста, что и спасло ему жизнь. Он упал с большой высоты, но зацепился за песчаную насыпь у основания моста и покатился по ней. Получил сотрясение мозга и ушиб позвоночника, но остался жив. Так повезло не многим. Может, в преддверии войны был приказ уменьшить состав заключённых, которых надо будет вывозить из зоны будущих военных действий?

Перед самой войной лагерь переместили куда-то под Куйбышев. А когда началась война, стала ощутима острая нехватка ″живой силы″, из заключённых стали формировать ″штрафбаты″ и отправлять на фронт. Как правило, их направляли на самые безнадёжные операции, где предполагались большие потери. Где проходил со ″штрафбатом″ рядовой Семён Осипов, я не знаю. Знаю, что за время войны было получено нами 2-е похоронки. В октябре 1943-го года отец был ранен, контужен, переправлен в лагерный госпиталь по месту его расположения под Куйбышевым.

Впоследствии папа не любил делиться воспоминаниями об этом отрезке своей жизни. Иногда он вдруг рассказывал некоторые эпизоды. Но тогда я многого не могла понять или не проявляла (увы!) интереса, чтобы узнать. Лишь позднее эти отдельные эпизоды связывались в цепочку событий, а иногда не связывались. Но папы уже не было. Я расспрашивала маму, но она знала не всё. Так случилось, что подробности этой части его жизни я узнавала отрывочно. Или когда сама жизнь возвращала к этим событиям.