Виталий Ерёмин - Конкурс красоты в женской колонии особого режима

– Тебе уже выговора не миновать, – сказали ей. – Отклонение от маршрута – налицо. Хочешь, чтобы и нам перепало?

– Ребята, ну давайте сделаем доброе дело. Что, мы не люди, что ли? – уговаривала Ставская.

У коллег то ли душа проснулась, то ли любопытство разобрало. Пошли навстречу.

Тюремщики наблюдали, как проходило свидание Вальки и Толика. Арестантка и арестант держались за руки и плакали.

– Толичка, пить не будем, понял? Будешь пить не буду с тобой, – говорила Валька.

– Ты не сомневайся, я тебя дождусь, – говорил Толик. – Найму адвоката, напишем прошение. Может, скинут тебе пару-тройку лет. Тебе бы ребеночка сейчас заделать.

Валька поймала его тайную мысль:

– Я не против. Я тебе большого мальчика рожу. У меня большие дети должны быть. – Она повернулась к тюремщикам. – Ну, дайте нам минут пять, чего вам стоит?

Тюремщики загоготали. Ставская посмотрела пристально на Брысину и вдруг сказала коллегам:

– Ну, давайте выйдем на минуту. Что, мы не люди, что ли?

Над ней начали смеяться. Но Ставская стояла на своем:

– Неужели не понимаете? Мы им шанс дадим. Им будет ради кого жить.

Старший контролер перестал смеяться. На лице его отразилась работа мысли и души.

– Ладно, – сказал он остальным, – давайте выйдем, пусть они тут по-быстрому воробышка поймают.

…До вокзала Ставскую и Брысину довезли на колонийском газике.

В пути за Тамарой Борисовной приударил сосед по купе, отставной военный. Еще не старый, вдовец, он предложил руку и сердце. Валька давилась от смеха.

– Нельзя мне замуж, – сказала Ставская. – Профессия не позволяет.

– Кто же вы? – допытывался вдовец.

Ставская залилась смехом:

– Если скажу, вы сразу потеряете всякий интерес.

– Ну, все же? – допытывался вдовец.

– Тюремщица я. В колонии работаю.

– Правда, что ли? – опешил сосед. – Надо же, такая женщина… Бросьте это дело. Проживем на мою пенсию.

– Ну, уж нет! – решительно вмешалась Валька.

– А вы тоже тюремщица?

Валька переглянулась с воспитательницей.

– Тоже.

Доехали благополучно. Ставская расслабилась: все самое страшное позади. И пропустила мимо ушей Валькину фразу «Хочу мороженого». А та уже скрылась в толпе пассажиров. Тамара Борисовна заметалась: господи, неужели рванула? Но на всякий случай решила остаться на месте и ждать. Прошло пять минут, десять, пятнадцать. «Сбежала-таки, дрянь такая! Что же теперь делать? Что?»

Но Валька появилась. В руках две пачки мороженого и какой-то сверток.

– Сосиськи охотничьи увидела. Что за люди? Просила без очереди отпустить – ни в какую! И без подарка возвращаться как-то не по-людски. Угощу своих пантер, отблагодарю. Вы уж, Тамара Борисовна, извиняйте, ага?

Это было уже слишком. Ставская сорвалась:

– Во-первых, не сосиськи, а сосиски. Во-вторых, я не Тамара Борисовна. И, в-третьих, что теперь с твоими сосиськами делать? Кто тебя пустит с ними в зону?

– А разве вы…– Валька не договорила.

– Это должностное преступление, понимаешь?!

Брысина скривила толстые губы:

– Подумаешь. Ну, давайте я их выброшу. – Она сделала движение, словно действительно решила выбросить сверток, но рука ее остановилась. – Нет, лучше съем.

– Приятного аппетита, – сказала Ставская. – Вот все вы так. Сначала что-то сделаете, а потом только за голову хватаетесь.

По тону ее было понятно, что пронесет она эти охотничьи сосиски в зону. Не пропадать же продукту. Только сделать это будет непросто. Уж слишком вкусно пахнут.

Заместитель начальника колонии по воспитательной работе майор Жмакова принимала гостей из Москвы в небольшом кабинете, сидя под портретом Дзержинского. Мундир сидел на Вере Дмитриевне как влитой. Но, несмотря на бравый вид, выглядела она довольно женственно. Ей было чуть больше сорока, но казалась она старше. Годы прибавляли золотые коронки. Улыбаясь, она прикрывала их ладонью.

Оглядев Леднева с ног до головы, Жмакова сказала:

– Оформить бы вас контролером. Тогда б вы все поняли до тонкостей.

Американку майор Жмакова первые минуты как бы не замечала. И Мэри решила обратить на себя внимание.

– Контролер – это кто? – спросила она, выслушав перевод Михаила.

– Так у нас называют надзирателей, – пояснил Леднев. – Слово «контролер» не так унижает.

– Кого? – простодушно допытывалась Мэри.

– Страну. А еще запомни: у нас нет заключенных.

– А кто же они?

Леднев замялся, не зная. Как перевести слово «осужденные».

– Да, у нас нет заключенных, – подтвердила Вера Дмитриевна, уловив слово prisoner и показывая кое-какое знание английского.

– Да-да-да! – с энтузиазмом согласилась американка, извлекая из своего рюкзачка косметический набор.

– Это мне? – удивилась Жмакова. Было видно, что подарок ей приятен.

Мэри заискивающе сказала по-английски:

– Поверьте, я умею быть благодарной.

Ледневу показалось, что смысл сказанного Вера Дмитриевна ухватила, но на всякий случай он все же перевел.

– А я умею быть полезной, – весело ответила Жмакова.

Женщины рассмеялись, довольные друг другом. Леднев облегченно вздохнул.

На вахте женщина-контролер потребовала, чтобы Мэри оставила свой рюкзачок. Пояснила, что даже сотрудницы сдают свои сумочки. Режим!

Американка растерялась:

– Но у меня в рюкзаке объективы. Они не войдут ни в один карман.

– Пропусти, – приказала Жмакова.

Они шли по аллее. Слева и справа – локалки. Одноэтажные общежития, огороженные со всех сторон толстыми решетками. Чистый зоопарк.

Догорал сентябрь. Арестантки в черных сарафанах, черных ватниках и белых косынках грелись возле общежитий под скупыми лучами осеннего солнца. У каждой в руке сигарета или самокрутка. Было воскресенье, и сегодня никто не работал. Из динамика вырывался старый шлягер: «Музыка на-а-ас связала, тайною на-а-ашей стала…»

Жмакова говорила тоном экскурсовода:

– Здесь у нас больше тысячи женщин. Сами себя они называют пантерами. Красивое слово. Сидят в основном дочки генералов, министров и интердевочки. И, конечно, ни за что. А если серьезно, у нас только одна настоящая интердевочка, хорошо говорит по-английски. А остальные – настоящие рецидивистки. Сидят за воровство, мошенничество и убийства. Многие в колониях раскручиваются и отбывают по 15-20 лет.

– Здравствуйте, ягодки мои! – ласково приветствовала арестанток майор Жмакова.

– Ага, ягодки, только волчьи, – ответили ей.

– Птички мои, – еще ласковей произнесла Вера Дмитриевна.

– Ага, кокаду, – послышалось из-за решетки.

– Это у нас так называемые локалки, – поясняла дальше Жмакова. – Таким образом, мы ограничиваем связи осужденных. Без этих локалок найти осужденную, если она вдруг понадобится, очень трудно. А их у нас тут, повторяю, больше тысячи.