Array Сборник - Призвание – писатель. Том 1

– Ступай, собирайся, милая, нельзя мешкать.

Анна кивнула и кинулась в свою спальню.

Перепрыгивая через ступеньки и спотыкаясь о полы юбки, Анна забежала в комнату и схватила небольшой чемоданчик у кровати.

Вести о разгромах и грабежах уже давно волновали девушку. Анна предполагала, что наступит и черёд Зуевых бежать в спешке из родного дома. Она сотни раз складывала и перекладывала свою поклажу. Она понятия не имела, что может понадобиться в дороге. Конечно, пара сменного белья, тёплая юбка, гребень. Вот, пожалуй, и всё из личных вещей. Главным для Анны представлялись фотографии родителей, Петра, Феликса и, конечно же, письма братьев и Алексея. Именно они и заполнили всё место в саквояже.

Анна оглянулась по сторонам: ничего не забыла? И хотела уже бежать вниз, но тут её взгляд остановился на белом секретере. Девушка не удержалась и провела рукой по гладкой поверхности. Это был подарок отца на пятнадцатилетие дочери. Секретер заказывали у какого-то умельца из Москвы. Вырезанные узоры на ножках были покрашены в голубой цвет, диковинные цветы по бокам отливали всеми оттенками синего и бирюзового. Анна ахнула, когда увидела этот подарок. Просиживала за ним часами, мечтала, писала письма, читала книги и наслаждалась завистливыми вздохами Али.

Спустившись, Анна увидела отца, стоящего посреди гостиной в мундире и с шашкой в ножнах; трость была небрежно отброшена в сторону. По решительному взгляду генерала и твёрдо сжатым губам она всё поняла без слов.

Девушка поставила чемоданчик на пол и, оглянувшись на растерянную Зою, подошла к отцу и встала перед ним на колени.

– Встань, Анна! Ты же понимаешь, я не могу опуститься на колени без помощи, не заставляй меня показывать мою беспомощность.

Анна послушалась и, вытирая лицо рукой, встала:

– Папа, я прошу тебя. Нам надо уйти, сейчас.

Василий Васильевич убрал с лица дочери упавшую прядку волос и поцеловал в лоб:

– У меня отняли сына, двоих сыновей. Отняли Родину, по крайней мере ту, которой я присягал. Я генерал, Анна, я патриот и я хозяин этого дома. Мне противно даже от мысли, что придётся оставить им всё так, как есть, бежать, прятаться, скрывать своё происхождение и пройти все те унижения, которые выпадают на долю дворян.

– Но они же убьют тебя! – Анна схватила руку отца и прижалась к ней губами.

– Да, скорее всего, так.

– Тогда я останусь с тобой.

Генерал с силой прижал к себе дочь и, сжимая в объятиях, зашептал:

– Анна, ты должна жить, выжить. Понимаешь? Если для тебя ещё что-то значит слово больного старика, то заклинаю: уходи немедля. Вероятность того, что меня оставят в живых, мала, но я хочу принять смерть достойно. Защищая свой дом, свою честь и имя. Все издевательства и насмешки я готов снести. Быть убитым? Да разве это страшно? Страшно смотреть, как гибнет твоё дитя, как сносит издёвки. Позволь мне до последнего остаться человеком чести. Уходи. Если они попытаются что-то сделать с тобой, я не вынесу. Я просто превращусь в жалкого старика, по ошибке надевшего на себя погоны генерала. Понимаешь?

– А что же будет со мной? А как же я? – Анна отодвинулась от отца и посмотрела на него покрасневшими от слёз глазами.

Генерал глубоко вздохнул и потёр рукой бледную щёку Анны.

– К сестре моей, игуменье Ефимии, в монастырь поезжай, там укройтесь. Примет она, знаю. От меня вестей жди, а помереть мне – судьба… – При этих словах у Анны вновь брызнули слёзы. – Алексея разыщи. Вижу, есть промеж вас что-то. Вижу и радуюсь, лучшего супруга я тебе пожелать и не мог. Живи, Анна, детей роди, про нас рассказывай. Небо голубое рассматривай, фиалки сажай, люблю я их, знаешь ведь. Главное – выживи, главное – дыши. Дай бог, война закончится эта, домой вернись, здесь место Зуевых. Здесь мы родились, здесь нам и помирать.

С улицы послышались отдалённые крики и выстрелы. Зоя испуганно прижалась к стене и перекрестилась.

– Зоенька, уводи Анну, Христом Богом прошу! – Василий Васильевич напоследок обнял дочь, перекрестил заплаканную девушку и, подгоняя их, указал на заднюю дверь. – Дворами уходите, коней не бери, заметны будете. Лесом не более пятидесяти вёрст будет. Да храни тебя Господь, доченька, и тебя, Зоенька. Бегите.

Игуменья Ефимия, в миру Мария Васильевна Зуева, была для женщины необычайно высокого роста. Облачённая во всё чёрное, с сжатыми губами и внимательным суровым взглядом, она наводила ужас на послушниц, возвышаясь над ними и беспрестанно перебирая чётки в руках.

Тётку Анна не любила и побаивалась. Когда игуменья навещала родственников в Зуеве, Анна пряталась под кроватью в своей комнате и оставалась там до отъезда гостьи. После всегда бывала наказана матерью. Стоя на коленях перед иконой, молила Господа о прощении и обещала Всевышнему, что в следующий раз с радостью будет ждать приезда послушницы Господа, молиться вместе с ней и слушать слово Божие. Но проходило время, с новым визитом приезжала Ефимия, и Анна, позабыв о своих обещаниях, опять от неё пряталась.

Анна в Бога верила, старательно повторяла за набожной матерью в церкви псалмы, усердно крестилась и молилась перед сном.

После смерти Анастасии Павловны вера во Всевышнего в девочке надломилась, чем она по простоте душевной незамедлительно поделилась с тёткой. Потемневшая лицом игуменья сообщила ошеломлённому Феликсу, что в девке поселился бес, и увезла Анну в Покровский Воронежский монастырь на воспитание.

Перевоспитать своенравную девицу ей не удалось. Через месяц Анна объявила, что если немедля не будет отправлена домой, то начнёт голодовку.

Вернувшись в Зуево и прижавшись к отцу, она заявила, что ноги её больше не будет в монастыре.

И вот она здесь. В месте, которое ненавидела всей душой. Где бесшумно ходили монахини с бездумными лицами и пустыми глазами. Где коридоры казались длиннее из-за своей темноты и гулкого эха, где пахло сыростью в подвалах, где было невероятно жарко летом и до боли в ногах холодно зимой.

Именно это место и стало теперь для Анны прибежищем.

Стрелки огромных настенных часов в монастырской столовой двигались чудовищно медленно. Анна, сжав руки в кулачки и мелко дрожа от холода и испуга, не сводила с них взгляд. Всего десять часов назад она и Зоя покинули дом. Господи, казалось, прошла уже вечность. Мысли об отце полностью занимали девушку, волнение парализовало слух и голос. Прибыв ночью в обитель и упав на колени перед игуменьей, Анна не смогла промолвить ни слова. Плача, она цеплялась за подол рясы монахини и просила её молиться об отце. О беде, приключившейся в Зуеве, игуменье поведала Зоя.

Часы пробили ровно восемь, Анна вздрогнула. Послушницы и работницы монастыря старательно зачерпывали ложкой гречневую кашу и исподлобья рассматривали племянницу настоятельницы.