София Осман - Слива любви

– Так, я сейчас прекращу всякие церемонии, Марчелло. – Учительница выключила звук. – Они давно уже и начали, и усилились, а Вы застыли! Вы лицом сильно тормозите, – цокнула Клара и развела руками. – Будем тренировать.

– Ну, Клара! Уважаемая! – простонал Лариони.

– А что делать? Лицо в Вашем деле иной раз даже важнее. Давайте, давайте. Иначе Вас просто не примут и не поймут, а если и поймут, то вовсе не так, как Вы того желаете. Отчего же вы такой лицом недоразвитый?

– Да обычный я лицом!

– Понаблюдайте за мной, Лариони, – Клара указала на себя. – Начнем с малого. Я называю эмоцию – Вы изображаете.

– Помилуйте! Мы лишены возможности так бездарно проводить время!

Клара резко встала. Крупные серьги в её ушах затряслись. Грудь бурно вздымалась, негодуя вместе с владелицей. Педагог поджала красно-коралловые губы и картинно подняла глаза к потолку:

– Вы молоды и неопытны. А сказанное лишь убеждает меня в том, что проблема в голове, Марчелло. Мы займемся лицом непременно и прямо сейчас. Я Левшинскому за Вас поручилась. – Она важно подняла палец – Безэмоциональный пень! – ткнула она Марчелло в грудь. – Талантливый, но абсолютно невозбудимый!

– Ах так! Не туда тычете, – усмехнулся мужчина.

– Лариони, какой Вы смелый на словах и слабый на лицо! – заключила Клара.

– Да что Вы к лицу моему придираетесь, я вполне симпатичный! – попытался защититься мужчина.

Клара скорчила недовольную гримасу.

– Обрадуйтесь мне, Марчелло! – приказала женщина. – Будто долго ждали и, наконец, меня встретили.

– Вы унижаете меня. Радость не выйдет искренней.

– Так сыграйте! Вы обязаны играть!

Марчелло изобразил восторг: лоб покрылся мелкими морщинами, белоснежный ряд зубов открылся в оскале.

– ЭтоВы так радуетесь? – уточнила женщина. – Радоваться нужно так.

Она обворожительно улыбнулась. Обычно ледяной взгляд вдруг засиял мягким светом. Лариони в очередной раз ужаснулся способности женщин к внезапным переменам.

– Я радуюсь Вам именно так, как изображаю, уважаемая, – хмуро проворчал Марчелло.

– То есть радости я у Вас не вызываю? – Клара покачала головой. – Изобразите тогда, что вызываю.

Лица Марчелло осталось мрачным.

– Аа-а, – протянула женщина.

– Давайте другой пример, – буркнул Лариони.

– Хорошо. Вы видите Левшинского после долгой разлуки!

Лариони хмыкнул.

– А он был бы Вам рад, – с укоризной заметила женщина.

– Можно я встречу Лауру? – перебил её мужчина.

– Да кого угодно, лишь бы в радость!

Марчелло исподлобья резко взглянул на учителя и лукаво улыбнулся. Небольшие миндалевидные глаза еще больше сузились, плутовато блуждая по женскому лицу.

– О-о-о. Запомните, Лариони. Это никакая не радость, но мы непременно это используем! – потешалась Клара. – Проехали. Дальше. Выдайте мне грусть!

Лариони впал в уныние.

– Это тоска, а мне нужна грусть! Ну представьте, как вашу собачку сбило такси, – предложила она.

– В смысле? Жюли? – воскликнул Марчелло и сделал шаг вперед.

– О, прекрасно! Запомните! Это, конечно, не грусть, но тоже пригодится. А теперь я хочу, чтобы Вы сопереживали.

Лариони построил брови домиком.

– Очень неплохо! Побольше красноречия! – похвалила Клара. – Сделайте попытку заплакать!

Марчелло удивился:

– Да что мне плакать? Я не плакал никогда, точнее, только раз!

– Когда?

– На похоронах бабушки, мне было шесть!

– Вспомните это! – безжалостно потребовала Клара.

– Но это болезненно!

– Немедленно дайте мне бабушку! – резко командовала женщина.

Лариони скривил лицо и опустил глаза.

– Хорошо, оставим. Теперь мне нужен триумф! Хоть триумф-то Вы сможете мне дать?!

Лариони высокомерно поднял голову.

– Это Вы что делаете?

– Торжествую.

– Вы заносчивый нарцисс? Триумф – он такой. – Клара безмятежно разгладила лицо и расплылась в торжествующей полуулыбке.

Лариони попытался повторить.

– Расслабьте подбородок, Марчелло.

Мужчина повиновался.

– Отчего опустили щеки? Почему они лежат, как два кулька? Дайте мне плавный подбородок, Лариони.

– Как я могу дать отдельно подбородок, если он связан со всем остальным?! – возмутился мужчина.

– Вот этим, Лариони, и отличается талант от гениальности! – глубокомысленно заметила Клара. – Сделайтесь милым.

Лариони улыбнулся.

– Когда Вы приезжаете к родителям своей подружки, Вы какой?

– Я? – уточнил мужчина. – Обычно я молчу.

– Ну, это ясно, а с лицом что?

– Я и лицом молчу.

– Представьте, что выиграли в лотерею миллион! – предложила Клара.

– Это в какой валюте? – уточнил Марчелло.

– В лирах! В чем же еще? – хохотнула женщина.

– Тогда ничего, кроме милой улыбки, это и правда вызвать не сможет, – отшутился мужчина, криво растянув губы и слегка сморщив нос.

– Ладно, вернемся к подготовке. – Клара щелкнула пультом.

Марчелло занял свое место, вновь поднял руки и плавно заводил ими в воздухе.

– Жюли! – прокричала женщина.

Марчело вытянул брови и затосковал. Клара удовлетворенно кивнула.

– Миллион лир! – вновь проорала она.

Марчело растянул губы и сморщился.

– Да, – кивнула Клара. – Лаура, и срочно.

Мужчина игриво посмотрел на пустые стулья, поднял одну бровь – другую же, напротив, немного опустил.

– Ах, красавец! – обрадовалась Клара – Так, так.

Лариони раскачивался назад и вперед, плавность его движений и эмоциональных порывов абсолютно точно не предавала чувства автора.

– И-и-и-и-и-и-и-и-и бабушка!!! – скомандовала Клара.

Мужчина сомкнул губы и с горечью опустил глаза.

– Прелестно! О боги, это прелестно!

Огромный зал был заполнен до отказа. Слышались нестройные звуки: филармонический оркестр «Ла Скала» настраивался перед предстоящим концертом. Внезапно наступила тишина, и на сцену вышла женщина в длинном изумрудном платье:

– Вольфганг Амадей Моцарт, Концерт для фортепьяно с оркестром номер двадцать один, до мажор. Дирижер – Марчелло Лариони!

Зал сдержанно зааплодировал. На сцену вышел молодой мужчина. Он слегка поклонился, встал на тумбу перед раскрытой партитурой и взял в руки палочку.

Оркестр скрупулезно и вдохновенно передавал всё, что задумал великий композитор. Публика затаив дыхание следила за дирижером. В первом ряду седовласый маэстро Левшинский кивал в знак одобрения:

– Клара, это успех!

– Вот так места! – проворчал молодой человек, пробираясь сквозь занавеску в полукруглую ложу. Перегнувшись через мягкие одинаковые кресла, задев при этом свисавший ламбрекен, он высунулся наружу к гудящей толпе и, опершись о широкие покрытые золотом перила, не удостоив своего спутника взглядом, покрутил головой.