Наталья Никольская - Память плоти

Он тоже не был итальянцем, хотя и заучил не одну сотню проходных для эффектного общения фраз, в том числе латинских, и тоже не спешил с объятиями, уныло глядя прямо перед собой в ветровое стекло.

– Соскучился, – обаятельно улыбнулся сидящий за рулем мужчина, и его губы вытянулись в пружинящую дугу натянутого лука, не позволяющую собеседнику расслабиться. – Хочу предложить тебе прогулку по вечернему Риму, – автомобиль с легкостью мухи и почти также бесшумно тронулся с места, лавируя между другими и выбираясь на магистраль, – барочному Риму. Холод неона в холодном барокко, что может быть нелепее. Разношерстная толпа ротозеев со всего света, – «Палио» вышел на полосу улицы Клементино и покатил в сторону площади Испании.

– Чем обязан? – повторил пассажир.

– Да ничем. Просто нужна твоя помощь в одном деликатном деле. Нужна твоя помощь, Саша, только и всего.

– Вы меня достали, Артур… Ты и твои друзья меня достали своей простотой, вас бы самих под это дело. Что будет, если я откажусь?

– Откуда мне знать, что будет? Я не знаю, что будет, даже если ты согласишься, я не оракул. Пути Господни неисповедимы.

– Только не у вас… Кто же теперь на очереди? Какой-нибудь еретик из продвинутых? Африканский магнат, не желающий платить десятины? Отрезать ему ухо и заставить сожрать сырым? Или мне переспать с его женой, жирной и потной обезьяной? Все это похоже на взбесившуюся инквизицию, Артур, ты не находишь? Все ваши методы.

– Толстую и потную обезьяну? В Африке нет магнатов, только бананы. Мне такое и в голову прийти не может. Просто надо найти одного дурика, который потерялся.

– Не тяни, мы не на допросе.

– Ты еще не дал согласия.

– Я сижу в твоей машине, тебе этого мало? Кстати, что за идиотская модель, похожая на блоху?

– На блоху? Ты ее когда-нибудь видел?

– Да, в Голливуде. Она приземистая и шустрая, а тут еще цвет…

– Что цвет?

– Подумалось, что так выглядит отварная блоха, откормленная генетической соей.

– Ну ты даешь! Это что, следствие иглы? Какой-то шизоидный бред.

– Суа квиква сунт вициа. У каждого свои тараканы… Так откуда твой дурик, где он затерялся? В бразильских болотах?

– Бери круче. Гораздо круче, хотя уже горячо. С трех раз угадаешь?

– Сто бакс.

– Сто бакс? Хм-м… А не жирно?

– Риск пополам, – Саша пожал плечами и снял шляпу, опустив ее на колени и перевернув.

– Логично, уговорил. Первый шар уже вынут.

– Плевать мне на шары, я тебя вычислил. Вот сюда положишь свой стольник, – Саша указал на шляпу, – прямо сейчас. У тебя есть стольник?

– Я не слышал ответа.

– Россия.

– Десятка… Браво, капитан! Ты, оказывается, в форме. За мной ужин, – вздохнул Артур.

– Стольник. А потом ужин, – Саша впервые за время разговора повернул голову в сторону водителя, и взгляд его черных цыганских глаз из-под ежика прически, не требующей ухода, Артуру не понравился. – И не доставай меня своими шарадами, приятель! Я хочу знать все прямо сейчас, здесь. Все как есть, без всяких там дуриков. А за ужином я буду думать, что с тобой делать.

– Без проблем… Илья Петрович Гуреев, так по паспорту. Год рождения – 1960, Тамбовская губерния. Семь лет назад был холост, теперь, возможно, обзавелся семьей. Вероятное местонахождение – средняя полоса России. Это все.

– Все? Какой скупой рыцарь! Что он натворил?

– Пока ничего, клапан держит. Но может сорваться.

– Семь лет не у дел, что он может слить? Пустой базар.

– Не скажи. В свое время он прошел чистку.

– Ого! Элитный мальчик. Слыхал я о ваших чистках, это же смерть. Человек без памяти – человек без души. Предлагаешь объездить все психушки? Зачем тебе живой труп?

– При нем осталось все, что было. Только ушло в подсознание, откуда может вернуться – при определенных обстоятельствах.

– Если узнает код.

– Назовем это так.

– Ясненько… Отчего же его не убрали, когда он так опасен? Пуля в затылок куда нравственней, чем то, что вы с ним сотворили.

– Полностью с тобой согласен.

– Согласен? Ты что же, держишь меня за киллера, святоша?

– За милостивого самарянина. Устрой его так, чтобы всем было хорошо, и душа несчастного воскресла и возрадовалась.

– На небесах…

– А это по вере.

– А по жизни, – уголок рта, скрытый от Артура, скривился и дернулся, – на сколько это тянет по жизни?

– Сколько скажешь, на столько и потянет. Но в пределах разумного.

– Народу русскому пределы не поставлены, пред ним сплошная жуть… Милостивый самарянин, говоришь? Широкий ты человек, Артик, добрый и веселый. Так и быть, устрою я твоего приятеля, в лучшем виде устрою, раз уж ты мне так доверяешь. Пока ничего не знаю. Познакомлюсь с парнем, скажу цену… А твоя блоха недурно скачет. Ты случайно эту тачку не для меня взял?

– Для тебя. Арктический вариант, заводится при сибирских морозах. Нешумный и мощный движок, хороший подъем, электрообогрев стекол. Можно использовать как в нежной Европе, так и за Полярным кругом.

– Это из рекламы.

– Ну да, в общем-то. За Полярным кругом я не был.

– Не переживай, скоро там будешь.

– С какой стати? Я люблю тепло.

– Там очень тепло! Я слышал, там находится ад, главные врата бездны, – Саша улыбнулся широко и мечтательно, как ребенок. – Они ждут тебя, приятель, ждут с нетерпением! Но я бы на твоем месте так не торопился.

– А я и не тороплюсь, – Артур притормозил, и «Палио» мягко причалил к пешеходной дорожке, подтверждая реноме от производителя. – Вот твоя сотка, Саня, – купюра, явившись в руке Артура, спланировала в ожидавшую ее шляпу. – Здесь неплохая пиццерия, пойдем подкрепимся.

– Пойдем, раз уж ты не торопишься. Выпьем хорошего вина. Пиццу я не употребляю, это свинячая хава.

– Выпьем хорошего вина, – миролюбиво согласился Артур.

***

– Помню ли я Петра Сергеевича? Что за вопрос, – конечно, помню. Его у нас полгорода, почитай, знало. Тридцать лет в школе, что вы хотите! Скучный предмет математика – интегралы, функции, – одна абстракция, для жизни только помеха, а человек был светлый, душевный. Умел нравиться людям, да, имел, так сказать, индивидуальный подход… Да что я вам говорю, – вы ведь тоже из его учеников, полагаю, или как?

В кабинете истории Милевской школы №2 белые крашеные стены отдавали голубизной. Увешанные портретами исторических лиц, суровых и значительных, картами с большими цветными стрелками великих походов алчных до чужих земель завоевателей, изображениями озлобленных неандертальцев с неподъемными каменными кувалдами и римских легионеров при полном вооружении, стены эти источали насилие, которое вовсе не казалось абстракцией, но навязывалось как способ существования, а то и благополучия в грешном мире. За каждым из пособий бурлили реки крови, и кабинет истории дышал не славой, но смертью. Радость жизни не ощущалась и в хозяине кабинета, старом учителе с обвисшим бульдожьим лицом в крупных морщинах, расслабленно уткнувшемся в стол и говорившем медленно, и устало.