Александр Горохов - Сочинения в трех книгах. Книга третья. Рассказы. Стихи

– Да я уже и сам не знаю, Григорий Степаныч, чего лучше, чего хуже. Башка раскалывается от этих мыслей, – выстраданно произнес Егор Тимофеевич.

Лозанюк кивнул.

– Хотя, наверное, лучше, пожалуй, все же отмазать. Решай сам. Только до среды надо решить.

Егор Тимофеевич почесал затылок и снова наполнил рюмки. Лозанюк взял свою, поднялся.

– Ну давай, Егор Тимофеич, на посошок. Давай за сына твоего, за Витька. Парень он вежливый, когда на улице встречает, всегда здоровается. А чем интересуется-то в жизни? Спортом каким занимается или так, по дискотекам?

Егор Тимофеевич приосанился, видно было, что вопрос ему понравился и рассказать про сына есть что.

– Он у меня со второго класса гимнастикой занимается! Сейчас, Степаныч, в областную сборную входит. Второе место на первенстве области весной взял. Сальто и назад и вперед прямо б комнате делает. Стоит на месте, а потом ради хохмы кувырок в воздухе, раз! И опять на этом самом месте стоит! Парень упертый! А в институте этом экономическом не хочет учиться. Это его Катька туда утолкла. У неё знакомый декан, ну и уговорила Виктора. А парню неинтересно это бухгалтерско-экономическое дело, вот он и завалил сессию.

– А чего хочет-то по жизни?

Егор Тимофеевич пожал плечами.

– Да вроде автомобили его всегда интересовали. Он мои «жигули» водить еще в седьмом классе научился. Как за город выезжали, я его за руль – и вперед! Теперь-то права получил. Водит аккуратно, не лихачит. И ремонт весь на нем. Сам всё делает. Зимой двигатель перебрал. Теперь работает как часы. Лучше нового. Капремонт сам сделал. Я только запчасти кое-какие купил.

– Молодец! – похвалил Лозанюк.

Чокнулись, выпили по последней. Майор уже начал было движение из комнаты, потом пожал плечами, остановился и в некоторой задумчивости, почти как самому себе произнес:

– Тимофеич, я тут вот чего подумал. Только если не то, так сразу отменим. Но сперва выслушай, не перебивай. А что если твоему Виктору в военное училище пойти. У меня командир нашей бригады генерал Кузовлёв теперь как раз командует высшим военным автомобильным институтом. Я его по весне встречал в штабе округа, так он говорит, что конкурс к нему! Выбирают для учебы самых толковых. А чего, во-первых, высшее образование, – Дозанюк стал загибать пальцы. – Во-вторых, специальность такая, что всегда, даже если уйти на гражданку, работу найдешь. В-третьих, теперь офицерам платят очень даже прилично, да вдобавок квартиру со временем получит бесплатно. Такое после вуза никому не светит. Ну да много еще чего хорошего в армейской службе есть.

Замвоенкома перешел на шепот и почти на ухо хозяину продолжил:

– У меня с генералом отношения редкие. Он меня к ордену представлял. Потом сам вручил орден. Скоро, приказ уже подписан, мне из управления кадров звонили, подполковником стану, опять не без его содействия. Так что поможет поступить Виктору. Сам знаешь, конкурс конкурсом, а жизнь жизнью. Ну как? Может, это вариант?

Егор Тимофеевич открыл рот от неожиданного поворота в разговоре. Было видно, как в голове его происходила сложная мыслительная работа. Техническая профессия и опыт постоянно принимать правильные решения ускорили её и он позвал:

– Витя, ты дома?

Сына не было. Тимофеич взял сотовый телефон, позвонил. Ответили.

– А ты, Виктор, далеко от дома?

Лозанюку было слышно, как сын сказал, что идет с тренировки и минуты через две будет.

В дверях появился крепкий высокий парень лицом похожий на отца так, что не спутаешь.

– Витя, тут такая мысль возникла у нас с Григорием Степанычем. А не пойти ли тебе учиться в военный институт. Автомобильный. Раз уж с экономикой не складывается. А?

Сын удивленно поглядел на отца, потом на гостя:

– Вы это всерьез?

Лозанюк развел руками, кивнул:

– А что, профессия интересная, и образование получишь высшее, и офицерское звание, ну и так далее. Со всеми вытекающими положительными последствиями. Даже на пенсию раньше уйдешь, чем на гражданке, однако про это тебе ещё рано думать. Начальник училища, генерал, меня знает, поможет. Поедем поступать вдвоем. Так сказать, для страховки. Конкурс у них серьезный. Желающих много. Народ-то нынче соображает, что к чему.

– Да меня вообще-то и так могут взять. – Сын приосанился, ну в точности как отец три минуты назад. – Как-никак кандидат в мастера по спортивной гимнастике. Да и в голове кое-что есть. Школу без троек окончил. Да и четверки только по всякой муре.

– Ну, поддержка никому еще не мешала, – ответил майор. – Так чего? Звонить генералу?

– Как, Виктор, тебе такая идея? – присоединился отец.

– А когда ехать-то? Я могу хоть завтра, – кивнул Виктор.

– Завтра ко мне в военкомат подходи после обеда. В пятнадцать ноль-ноль. Я созвонюсь с утра, всё прозондирую, если будет добро, выпишу тебе какие положено документы.

Потом внимательно поглядел на парня, пожал плечами, сказал, что тому хоть сейчас безо всякого училища можно давать лейтенантские погоны и повторил про пятнадцать ноль-ноль в военкомате.

Сын встал по стойке «смирно», отдал честь и ответил:

– Слушаюсь, товарищ майор.

Лозанюк задумался на секунду, будто что вспомнил, потом погрозил пальцем, блеснул в улыбке золотым зубом, сказал, что к пустой голове руку не прикладывают, но к умной можно, особенно если на ней офицерская фуражка.

Попрощался с сыном, потом с Егором Тимофеевичем, и уже наступив на порог, оглянулся и спросил:

– А как Катерина-то, мать ваша, шуметь не станет, может, все-таки отмаже…

– Нет! – в один голос не дали договорить Коростелевы.

– Ну, глядите, мужики, вам решать, – кивнул Лозанюк, кряхтя, прихрамывая на раненую ноту, стал спускаться по ступеням. Майор передыхал на каждом пролете, пожимал плечами, рассуждая мысленно о странностях гражданских, даже очень хороших и толковых людей. О том, почему это они не понимают таких простых, ясных и очевидных истин, что в армии-то лучше, надежнее и даже практичней, если говорить о материальной стороне.

Коростелевы смотрели на него в лестничный проем, на коротко остриженную голову, на огромный от левого уха до правого виска рваный шрам. Шрам, разделивший жизнь майора на ту, которая была до… и ту которая теперь. Потом вернулись к себе. Жена вышла из дальней комнаты, спросила:

– Ну как?

– Да вроде ничего, – ответил отец, – вроде всё в основном нормально. – Только… – продолжил Егор Тимофеевич, потом замолчал, вздохнул, закурил в комнате, чего обычно не делал, – только память. Так и считает, что в своем военкомате работает. Про ранение, про контузию ничегошеньки не помнит. Ничегошеньки. Хотя про совсем давнее уже вспоминает. Про какого-то Грудина, с которым ещё лейтенантом начинал служить, вспомнил. Еще всякие подробности из молодой жизни.