Александр Кумачёв - Второй сезон моих сочинений

В кругу заевшихся господ-аристократов
Был много кто Распутину не рад,
И среди этих волчьих морд проклятых
Под "Друга Нашего" копали компромат.

Ведь не должно быть так, чтобы, ей богу,
Какой-то грязный и неграмотный дикарь
России-матушке указывал дорогу,
И вёл по ней, а не законный русский Царь!

Ну и Григорий тут довольно твёрдо,
Конечно, маслица в огонь себе подлил —
Вдруг превращаться стал в святого чёрта,
Чем ситуацию свою усугубил.

Ведь Петербург – огромный шибко город,
В нем много божьего, но много и страстей,
Чинит соблазны людям человечий ворог
В столице Родины от силы своей всей!

Как ни крути, но коль издалека ты,
И прибыл в большой город налегке,
То будь уверен, вскоре бес рогатый
Тебя, дружок, утопит во грехе!

Гулять стал Гриша в драгих кабаках,
И мыться с девками стал в самых лучших банях.
Иной раз вёл себя по пьяни – божий страх!
Хвалился кучей денег на кармане.

В хмелю Григорий лишнее болтал,
Вскрывая все имперские секреты,
Тем самым многократно нарушал
И Царские и Божие Заветы.

А тут ещё молва пошла о том,
Что заподозрен старец наш в сектантстве
(в итоге Гриша назван был хлыстом),
Куда залез, в одном из своих странствий.

Эх, грусть-тоска! Ох, горюшко ты горе!
Несчастье русской матушки земли!
Ну как же так, отец ты наш Григорий!
Печали не было, но черти подвели!

Так начались гонения на старца,
И появляться всюду стала клевета,
С которой очень трудно не считаться,
Виной всему – людская простота.

В газетах утки сплошь публиковались,
И эти провокации легко
За правду всем народом принимались,
И гнев их поднимался высоко.

Но во дворце Романовых царица
Старалась все скандалы заминать,
А эти заговорщические лица
С постов снимать, заслуженно карать.

И злилось, скалилось всё вражье отродье,
И от бессилья грызло ногти на руках,
И вот настал момент – в царицынских угодьях
Решил Распутина вдруг отчитать монах.

То был Григория духовных лиц знакомый -
Илиодор Труфанов – сердца милый друг,
Но завистью нечистою ведомый,
Предать дерзнул он чудотворца вдруг.

Он вместе с Долганёвым Гермогеном,
И с помощью Козельского Митька,
Предал Григория строжайшей анафеме,
Сначала, правда, пожурив слегка.

Затем ему устроили отчитку,
А это – православный экзорцизм,
Изгнали всех, видать, лукавых за калитку -
На Русь потом свалился коммунизм…

Попал Григорий, как цыпленок в ощип,
Чего он от друзей не ожидал,
Любви к нему доселе было больше,
А тут как будто бес на них напал.

Святым Распятьем Гришу избивали,
Обидным страшно был весь тот укор,
Ведь клясться Христом Богом вынуждали,
Чтоб не ступал ногой на Царский двор.

Григорий испугался не на шутку,
Он плакал, «экзорцистам» обещав,
В Покровское убраться чрез минутку,
С царицею все связи оборвав.

Но вот пришел конец разоблачению,
Григорий не поехал в отчий дом,
А, испытав душою облегчение,
Царям в Селе поведал обо всём.

Суров был гнев двора царей России,
Ведь Гриша рассказал такую жуть!
И Аликс за издевку над мессией
Сослала «экзорцистов» в дальний путь!

На Гриши жизнь частенько покушались,
Но пресекались Богом те атаки в раз,
Однако и серьёзные случались,
Вам об одной из них я расскажу сейчас.

Однажды старец прибыл на побывку
В родимое Покровское село.
Неосторожен был, чем совершил ошибку -
Григория здесь зло подстерегло.

Ведь окромя односельчан знакомых,
Встречать Распутина пришла издалека
Толпа паломников распятием ведомых,
Среди же них была и дьявола рука.

С толпой пришла уродливая дама,
Лицом которой хворь пренебрегла,
Хионией назвала её мама,
Пробиться к мужику она смогла.

Деваха к Грише подошла с обманом:
«Отец Григорий, тяжко, на еду помож!»,
И пока старец искал денег по карманам,
В живот ему воткнула острый нож.

Григорий же – мужик не лыком шитый,
Оглоблю длинную с земли подняв,
За девкой побежал, кинжалом битый,
В конце села Хионию догнав.

Схватили нерадивую «убийцу»,
Народ её в полицию отвёл,