Натали Штайм - Проводник

– А моя крёстная постоянно говорит, что я в дерьмо влезла! Отдала кучу бабла в никуда, так, на ветер выкинула! Одно сплошное разводилово!

Мы искренне развеселились. Такие отзывы нам уже приходилось выслушивать не раз: и от близких, и от далёких. Приятных ощущений они доставляли мало, но мы все, спрятав глубоко обиду на эти заявления, делали хорошую мину и сами себе объясняли, что народ глуп, забит и экономически безграмотен.

– Не, ну как! Вон, у этого, философа бизнеса, там же чёрным по белому: «отдай то, что хочешь получить!» Да и эта известная истина: «что посеешь, то и пожнёшь!» Как же влезать без денег?! Просто не понимают люди, и твоя крёстная в том числе!

– Угу…

– А ты ей-то объясняла, бизнес-план показывала?

Наташка фыркнула и лишь махнула рукой.

– Да ей не нужны объяснения! Не нравится ей весь наш бизнес-проект, и всё.

– И кто у нас крёстная? Волшебница? – я пошутила, как казалось, удачно.

– Юрист…

– О! Так тем более, нужно ей показать структуру. Это ж не учитель и не дворник, а юрист! Человек с высшим образованием! – по-видимому, коньяк поделился со мной значительной долей упрямства. – Юрист! Это ж не фунт изюму, а юрист! Надо показать, где денежки лежат, – такой человек обязательно поймёт!

В ответ Наташка звонко рассмеялась, заразив своим смехом и меня. Поржать я любила; только сейчас в голове возникло некоторое недоумение – над чем это мы, собственно, хохочем?

– Она твердит, что денег тут никаких не видит, и бизнес-план ей показывать бесполезно! И «Горец» наш, старший горе-руководитель, обводит всех нас вокруг пальца и пудрит мозги… И татарка ему в этом активно помогает, хотя играет перед нами роль преданной и заботливой мамаши.

– Непонятно… С чего такие предположения? И как можно видеть или не видеть деньги, если даже ты ей бизнес-план не показывала? Какие-то заявления для юриста несерьёзные!

– Ну, юрист она на полставки… А в основном она с людьми работает, лечит их, ну, ты понимаешь… И людей она видит, вот и говорит… Понимаешь?

– Не, не понимаю… – наш разговор очень незаметно поменял направление и перетёк в плоскость, для меня совершенно не ясную. Единственное понимание, которое у меня появилось вдруг и ниоткуда, так это интуитивное ощущение вдруг возникшей важности разговора. – Вообще не понимаю. Если так, то что получается, что нам тут все врут, и мы друг другу врём?

– Не, не все. Вот ты не врёшь.

– Я?!

– Ага. Крёстная говорит, что ты не врёшь, не умеешь.

– Я не умею?! Интересно… Как это она обо мне может что-то знать и говорить, ведь мы и незнакомы, и не виделись ни разу?!

– Не знаю – как. Но она про тебя ещё говорит….

Следующие несколько минут, как пишут в высокохудожественных книгах, показались мне вечностью. Слушая Наташку, я поняла, что, даже если бы мы были знакомы с этой самой крёстной, вряд ли бы ей было такое известно. Даже самой себе я не позволяла вытаскивать на божий свет те мысли и совершённые в былые времена собственные поступки, о которых сейчас слушала со стороны. Слушала с полностью растерянным умом и колотящимся сердцем. Как набатом билась в пустом мозгу одна-единственная реальная мысль: «Этого не может быть! Этого не может быть!» Не может никто со стороны – ни знакомый, ни тем более (!) незнакомый знать и видеть то, что спрятано у меня внутри за десятком ширм и перегородок. Не мо-же-т-т-т!

Мозг, не желая погибнуть под этим неистовым стуком, сам себе выдал спасательную фразу: «Может, Наташка так прикалывается? Какой-то неизвестный развод? Может, просто так совпало, ну мало ли, угадала невесть как?! И просто проверяет мои реакции? Может, это просто какая-то проверка?»

Я уставилась на неё во все глаза в попытках увидеть хоть какой-нибудь подвох. Ведь лицо человека – книга открытая, читай, не хочу. Но подвоха не было! Это было ясно, смотри хоть глазами, хоть чем. Она сидела и вещала в совершенно свободной и открытой позе, нигде не промелькивало даже намёка на желание меня как-нибудь задеть или подколоть. Единственное, что отличало именно эту речь от предыдущих застольных рассказов, так это появившиеся в голосе неуловимо-нежные нотки, когда она говорила про свою крёстную, да еле различимый искристый блеск её всегда озорных глаз. Где-то внутри у меня автоматически отметилось, что я впервые сталкиваюсь с таким отношением говорящего к неприсутствующему здесь человеку.

Одновременно закончилось Наташкино повествование и вернулся к столу ранее разбредшийся народ. Мне удалось скрыть своё полнейшее внутреннее замешательство и смущение, хотя особого труда это не составило. Слава богу, чтецов лиц среди нас больше не было!

…Поздно вечером, оставшись наедине со своими мыслями я вернулась к осмыслению услышанного. Да… жизнь переставала быть томной. Коньяк давно выветрился, мозг работал чётко, пытаясь представить доказательства самому себе в том, что это самое услышанное есть всего лишь определённая логическая схема. Иначе… иначе, если нет, тогда что? Тогда полный мозговой крах! Нет, этого допустить никак нельзя. Всему этому необходимо было найти приемлемое объяснение.

Я перебирала в памяти случаи непонятных для меня жизненных процессов. Их было немного. В основном так, чьи-то рассказы про стучащих домовых, какие-то мутные воспоминания о просмотренных фильмах и телепередачах, вещающих о непознанном. Среди всего этого хлама вспомнился лишь один личный опыт, вызвавший примерно такое же, но гораздо менее выраженное потрясение. Несколько лет назад, исключительно за компанию, меня понесло на приём к необычной тёте, проживающей в близлежащем провинциальном городке. С трудом соблюдая прилично-серьёзное выражение лица, я в полглаза наблюдала за происходящим. Человек десять сидело вокруг стола старательно пытаясь расслабиться, по рекомендации этой самой тёти. Сама она в это время плавно передвигалась за спинами присутствующих, одновременно взмахивая руками и невнятно что-то бормоча. В какой-то момент это показалось мне столь нелепым и лишенным всякого смысла, что я еле себя уговорила дождаться окончания сеанса. Мой скептицизм от этого решения вздохнул с облегчением; утихомиренная, я дожидалась конца представления.

Напоследок каждый получил от тёти краткую аудиенцию и наставления. Мне была дана недогоревшая свечка с инструкцией, банка с водой и минимум слов. Я вытерпела и это. Уже собираясь стартануть и бегом покинуть сей непонятный кабинет, на секундочку задержалась рядом со своей знакомой, показывающей тёте фото своей дочки и бабушки. Биоэнергокорректор (так обозначалась на дверной табличке тётя) задумчиво водила пальчиками по фотографиям. Спустя несколько секунд она доступным русским языком обрисовала диагнозы. Я слушала и столбенела. У девочки было очень серьёзное заболевание сердца. Местная традиционная медицина за восемь лет так и не смогла поставить диагноз, и лишь за месяц до посещения тёти столичные эскулапы со своей новейшей техникой умудрились это сделать. Я стояла и тупо смотрела в рот говорившей тёте, пытаясь понять, как это она за пару минут дала результат, на который докторам потребовались годы. Создалось ощущение, что мозг вот-вот разрушится. Тут появилась спасительная мысль, объясняющая эту данность и возвратившая мне способность думать. «Тётя каким-то образом связана с московским институтом, где был поставлен диагноз. Вот и всё! В конце концов, КГБ не умерло, а просто переформировалось, и у нужных людей всегда под рукой информация про всех других людей!» Последовавший за этим «прозрением» вопрос – как тётя узнала, что именно про эту девочку нужно собрать информацию, я отогнала от себя как назойливую муху. Как, как?! На все «как?» ответов не напасёшься!