Ефим Семёнов - Простофиля

Сквозь паутину радужных просветов, спустившихся с небес игривой радугой, проглядывали первые зачатки законченного механизма,– звезда,– изрек мастер и с кропотливой тщательностью продел на нее сердцевину, пластиковый цилиндр, удобно выточенный под незатейливую фигуру. Смерив зорким глазом это зарождение прекрасного и сопоставив свои силы и усилия по выделению необходимого количества тепла, он понял, что жемчужный браслет, выкованный в недрах недоразумений и пошлости как нельзя в пору ляжет на все грани подвластного окончания “звезды”. Чтобы не потерять хватку и расточить характер в сторону движения мысли к чувствам, ловким ударом кулака по естеству звездочки, что потерявшись, отдала хозяину частичку себя, так хорошо и пропорционально похожую на первопричину. Задачи что делать дальше просто не могло возникуть,– колесо,– крикнул обескураженный мастер, интуитивно закладывая ноги под себя. Промахнувшись мимо опоры точки стояния, словно повиснув в воздухе, воспарил незатейливый умеха, ища столкновения с землей, но найдя в соприкосновении странные остатки присутствия межпространственных цивилизаций. Как разобраться в сложившейся ситуации, как не потерять себя, а присовокупить что-то полезное, так необходимое сейчас,– колесо,– чуть силы промолвил подуставший мастер Колеса. Имея странную конструкцию из сияющего новизной материала, он с радостью добавил любовь и нежность, что придавали архитектуре вид законности и грации, излагаемых при каждом упоминании о них. Поддержка и опора никогда так остро его не волновали как в момент соединения с имеющимся другом, который озирался с видом непонимания и расхлябанности. Возможно эти вопросы и сподвигли мастера Колеса подать тому руку помощи и восприятия действительности, в которой они, по странному плану неведомого хозяина положения оказались. И вот, держась друг за дружку обеими руками, вышли из тени существования в мир открытий и познаний, что влечет каждого любителя новых ощущений.

– Как тебя зовут,– спросил мастер Колеса.

Только немое молчание услышал он в ответ. Приличия и нормы стояния позволяли удержаться от хвалебного оклика неведомого произведения искусства, сотворенного в его мастерской, в его присутствии, но не имеющего символов обозначения как друга. Вспомнив весь имеющийся опыт и знания общения с незнакомцами, слегка препинающимся языком он случайно обронил,– В-ве-сь,– тот лишь дал в ответ,– Зу-зу-зу. Удача свалившаяся на голову не доставляет столько удовольствия, как первые слова недавно закрепленного и уже не такого робкого Везу. Время казалось им бесконечным и возникало чувство беспрепятственного взаимодействия всех структур и тонкостей, что могли появиться у друзей на пути. Расставание с собой никогда не дается легко, неутонченный в делах такого рода Везу сразу заметил угасающую страсть мастера к своей составной единице, что не давала усомниться в своем происхождении плавными колебаниями в размеренном течении жизни.

– Страсть к Музыке.– решился на разговор Везу.

Эту странную натуру он понял с момента рождения, только показав всем свое превосходство в ритме, он сразу нашел достойный отпор в лице своенравной пропаганды связи с межпространственным.

– Я только твой.– нежно напевал он мастеру, но тот был поглощен непонятным текстом колебания, замечающимся в тишине без такта.

Мастер Колеса не давал тому опомниться, словно подражая сатрапу Великого Ремнона, вкладывал все усилие в своего любимого Везу, доставляя тому неведомую муку и наслаждение от принятия новой формы знания.

– Как мне остановиться.– взахлип прокричал мастеру расторопный ученик.

Тот лишь немного сбавил обороты и принял решение расстаться с любимчиком, сотворенным по воле прихоти, назло обстоятельствам и науке.

Сколько дней минуло с тех пор, приумудренный в такого рода делах Везу не помнил, неспеша попивая сыворотку Стайли в таверне около зодука, куда и приехал на работу Малик. Зодук по системе работы был похож на заминочные трактиры, в которых пришлось потрудиться старшему Бара, по имени Малик,– таким приветствием его встречал хозяин преуспевающего заведения по происхождению Типаж.

С детства Типажу с нескрываемым трудом и усердием давались разного рода поручения, что приподносили ему сверстники. Модные выставки и посещения увеселительных мероприятий на которых выступали местные и приглашенные дяди и тети, вызывали в том бурю восторга, смешанную с детскими порывами тщеславия, окружавших его суть ребятами. С интересом посматривали они на походки и присядки, которым обучился Типаж у знаменитостей. Грациозно, словно Петла, сошедшая с петель, высовывал он вперед талию, узаконив данное движение парой соразмерных выпадов остальных участков тела, приукрашенных гортанным причмокиванием, соотнесенным к вершине его туловища, или без него. Страсть юного Типажа сразу уловили его родители, непреминув заметить несоразмерность неизданного звука к харизме, выражавшейся в неконтролируемых ужимках. “Участь его решена, приговор вынесен”,– вслед за папой любил повторять сам Типаж.

Окрыленное со всех сторон заведение общественного похождения встретило его распростертыми крыльями, обильно усаженными оранжевыми с перламутром, отдававших красно-синей желтизной, переходящей в оттенок сверкающего металла перьями. “К вопросам он не прибегал, ответы находились сами”,– гласил лозунг встречавший всех новопришедших, переглянувшись взглядом со своим спутником по проему. Проточившийся утонченностью Типаж с высоко поднятой головой зашел в походельню. Педагоги и мастера с трепетным чувством родительства оберегали питомцев, прибывших к ним для приобретения новых познаний и оттачивания высоты роста осведомленности, как со стороны учеников, так и со стороны будущих соглядатаев. К какому числу относился тот или иной, решали слепые жрецы, устроив похожденческие смотрины в голом виде, смущенность в глазах судей воспринималась как низшая похвала или высшая форма признательности, в зависимости от рода деятельности, к которой стремился любой из похожденцев. Обучение пролетело очень быстро и качественно, не было и следа от тех длительных вечеров смотрений и смотрин в книги, и менее оригинальные источники познаний, что оставили им художники прошлого, заглянув за ширму будущего с признательностью и уважением к продолжателям дела их трепетного благоговения. Типаж не выделялся сроком и изыском своих виляний, заставляя тактично подражать его манере приподношения умудренных в своем роде провокаций бунтарей, что не задерживая личностный рост мастера Вила с трепетом и надеждой выпустили его наружу.