Сергей Борисов - Полымя

Магазин выходил фасадом на улицу, а дом – на березовую рощу и этим отличался от других домов деревни, которые ставили окнами на озеро, оставляя огороды на задворках. Вот и мать сейчас в огороде, пытается что-то делать своими измученными руками.

Люба вошла в дом. Обычный деревенский пятистенок по виду и по убранству. Хотя и не совсем. Было еще одно, помимо окон на рощу, что отличало его в Покровском. В доме не было зеркал. Лишь одно имелось, в угоду матери, и то было прикрыто тканью, словно в доме покойник. И не по большому, но по малому счету так оно и было, потому что себя Люба живым человеком не считала: разве это жизнь? Она никогда не смотрелась в зеркало. Сил не было, как нет их у мертвых.

* * *

До самого города Крапивнин больше не проронил ни слова. Олега это устраивало. Хватит на сегодня невеселых историй.

Поначалу устраивало, потому что в голову мало-помалу полезли прежние мысли, и опять накатила злость на Ольгу, которая хотела как лучше, а вышло вон как. И на подругу ее… Та глаза закатила, когда он взбрыкнул, и давай креститься, словно беса увидела. И на пузатого монаха с позолоченным наперсным крестом, в отглаженном подряснике… или рясе, кто их разберет… была злость, потому что нечего лезть с внушениями и елейной улыбочкой. Отшил он его: не надо пыжиться, отче, идите вы… в келью. Там почитайте, что у вас на обороте креста написано: «Пресвитеру, дающему образ, верным словом и житием». Вот и показывайте пример, похудейте для начала.

Картинки хороводились, он их гнал – не пропадали. Лишь когда запал чуть утих, они стали нехотя расползаться по закоулкам. Но они еще напомнят о себе. Стереть их раз и навсегда не получится, у него это никогда не получалось.

Тут и глаза прояснились, а то воспоминания – давние ли, недавние – их всегда туманят.

Лес уступил полям с зарослями ивняка, издали напоминающими плохо постриженные садовые изгороди. Справа исчезало и появлялось озеро. Деревни подпирали одна другую. Ближе к городу их сменили коттеджные поселки, пускай не такие вальяжные, как подмосковные или запитерские, но видно было, что живут здесь люди с достатком, хотя вряд ли постоянно, наверняка лишь наезжают в дальнюю фазенду со всеми удобствами. На лето приезжают, на новогодние праздники, чтобы слиться с природой, прикоснуться, так сказать, к корням …

И автомобилей стало гуще, причем самых разных – от дорогих и очень дорогих до распоследних колымаг, которых в той же столице уже не встретишь, разве что на выставках ретроавто, но там они блестящие и умытые, а тут пыхтящие работяги.

По обочинам встали тетки, торгующие свежей и копченой рыбой. Через месяц-другой к их дежурному ассортименту добавятся грибы и черника.

Они миновали мост, переброшенный над озером, сузившимся здесь до размеров реки. Вдоль дороги потянулись склады, а потом снова дома, сначала одноэтажные, в отцветающих яблонях, потом повыше, до четырех этажей, потрепанные временем.

На одной из «хрущоб» от балкона до балкона было растянуто полотнище – «Мисс Элегантность. Модная одежда из Европы».

И ничего смешного, выглядеть модно нигде не зазорно и всем хочется. Пусть даже шмотки в этой «Мисс» только по лейблам итальянские и с неметчины, а на деле турецкие, китайские или с подпольных фабрик где-нибудь в Ступине или Мытищах, пошитые вьетнамскими нелегалами.

Машину затрясло на колдобинах. Это знакомо. За городской чертой дороги в ведении области, внутри – администрации муниципального образования, и понятно, что денег на ремонт не хватает, поважнее заботы есть.

И все же, если не смотреть на дорогу, на разбитые тротуары, на покалеченные урны, на стены с осыпавшейся штукатуркой и темными потеками, на заборы в убогих художествах местных вандалов, на смешные вывески, город производил приятное впечатление. Патриархальный, неспешный. Хотя главной причиной снисходительности, избирательности взгляда, конечно, была весна. И молодая листва, чью свежесть еще не приглушили подступающие сумерки.

Такая она, столица Озерного края.

Именно и чаще всего так, с придыханием, величали эти места в путеводителе, который Ольга сунула ему в руки, когда они выезжали из Москвы.

Он пролистал его не столько из интереса, сколько из желания отгородиться от женской болтовни. Темп и тон ее задавала подруга Ольги, которой и принадлежала идея поездки в монастырь. «Паломничества», – уточняла она.

Путеводитель не помог. За исключением начальных страниц, посвященных географии и животному миру, не считая скромных абзацев о минувшей войне, он рассказывал о Пустыни и пустынниках – о монастыре, игуменах и насельниках, о былом великолепии, послереволюционном разорении, об утраченной реликвии – чудотворной иконе «Троеручица», о превращении в колонию для несовершеннолетних, потом в пансионат, конечном упадке, о нынешнем возрождении. И все бы ничего, но написано было плохо, скучно. Рупь за сто, что автором путеводителя был желчный, обиженный на весь свет человек, и бесцветные эти строки он набивал на клавиатуре компьютера промозглыми осенними вечерами, когда подоконник дрожит от порывов ветра, а капли дождя выбивают нервную дробь.

О городском вокзале в путеводителе не было сказано ничего, кроме указания, что он находится по такому-то адресу. Но где вокзал, там и магазины, это непременно, поэтому Олег попросил остановиться у приземистого строения с вывеской «Продукты». Расплатившись, туда и направился.

«Жигули» между тем отъезжать не спешили. Неужто бывший столяр, а ныне таксист хотел проследить, куда он пойдет? Да пожалуйста, ему скрывать нечего.

В магазине Олег взял бутылку водки – «кристалловской», чтобы на «паленку» не нарваться, и кое-какого корма: винегрет в корытце, колбасную нарезку, полбуханки черного хлеба в хрустком целлофане, крекеры с «ветчинной отдушкой».

Выставленное на прилавок он сложил в пакет с изображением главного храма Пустыни и настоятельной рекомендацией посетить «жемчужину» Озерного края. Пакеты пухлой стопкой висели на крючке рядом с окном и шелестели на сквозняке.

У двери Олег остановился, прикинул, вернулся и взял еще «четвертинку». И ее в пакет с куполами, а то вдруг не хватит.

Когда вышел на улицу, «шестеры» Крапивнина уже не было. Жаль, он готов был поделиться ради компании.

К желто-серому зданию с большими буквами «ВОКЗАЛ» над двустворчатыми дверями Олег не пошел. Свернул в первую попавшуюся подворотню. Там нашлось обустроенное местечко: два ящика – чтобы сидеть, один повыше – вместо стола, на нем скатертью липкая даже на вид клеенка, на ней банка с сопревшей этикеткой, полная окурков.

Олег сдернул упрямую пробку и, сказав «За все хорошее», глотнул – щедро так, от души и для души. Закусил крекером, не почувствовав обещанной отдушки занемевшим ртом. И кусочек колбаски вдогон, на ощупь мыльный и тоже безвкусный.