Андрей Воронов-Оренбургский - Имам Шамиль. Том второй. Огненная тропа

Кавалерия отгрохотала щёлкающим по гальке и камню звяком подков, скрылась в клубах неприглядной пылищи, провожаемая отборными матюгами пехоты.

Капитан Притула, сам в себе, не обратил внимания; вырубил огня и раскострил трубку; запах астраханского табаку и трута в эту минуту. Повсему, более занимал ротного и показался ему необыкновенно приятным.

* * *

…Над головами парили в чистой лазури чёрные, словно могильные кресты, грифы-стервятники. Путь лежал серединой глубокого и обширного Телетлинского каньона, близь скалистого берега гремливой речки, что пенилась и бурлила после ночного проливного дождя. Шумные стаи диких голубей вились возле неё, то садились на гранитные берега, то стремительно повернувшись в прозрачной купели воздуха, и делая быстрые круги, исчезали из вида.

Раскалённого лика солнца ещё не было видно, но верхние гребни правой стороны каньона уже вспыхнули золотой слюдой. Розовые, серые и белые глыбы, жёлто-зелёный мох, схваченные алмазной росой кусты держи-дерева, карагача и кизила проявлялись с графической ясностью и выпуклостью на прозрачном, ещё ломком свете бодрящего утра; зато противная сторона, исполинского каменного навеса и лощина, схваченная млечным туманом, который волновался дымчатой прожилью, были серы и мрачны, как фиолетовая тень позднего вечера.

Прямо перед идущей колонной, на спелой сини горизонта, с волнующей ясностью вставало на дыбы ярко-белое громадьё величественных гор с их гранёными, но изящными тенями и очертаниями. В воздухе пряно пахло водой, травами и туманными мхами, словом пахло новым прекрасным, народившимся горным утром, которое через час другой грозило превратиться в раскалённую печь.

Подпоручик Комаров. Следуя впереди своего взвода, с любопытным беспокойством стрелял яркими глазами на командира. Капитан и впрямь казался задумчивее обыкновенного, не выпускал изо рта изгрызенного мундштука трубки и с каждым шагом ускорял ход роты.

Они уже почти догнали ширванцев, чьи бурые телячьи ранцы, побрякивавшие котелки и ружья были хорошо видны. Когда сзади заслышался дробный перестук копыт, и в ту же минуту мимо пролетел лихой сотник, в алой черкеске и сбитой на затылок низкой кубанской папахе. Внезапно он молодецки на полном скаку осадил коня, до отказа откидываясь назад, едва не опрокинувшись в пыль вместе с ним. Но ловко совладал, и шально сверкая глазами и надраенным серебром газырей, поравнял ошалелого скакуна рядом с ротой капитана Притулы.

Чёрт в костёр! На ходу, глянув на этого забубенного казачину, Виктор Иванович тут же признал его. Это был тот самый кубанский, картавый сотник, – Артём Кошевенко, которому намедни, капитан в пух и прах проигрался в карты. Сей кубанец на высоком буланом коне, был вельми известен в полку за отчаянного храбреца-рубаку, бузотера, бабника, выпивоху, картёжника, и того казака, коей хоть чёрту даст прикурить в зубы, хоть самому фельдмаршалу правду в глаза отрежет.

Тьфу, дьявол! Сотник был пьян в дым; налитые дурной кровью глаза дико и вызывающе таращились на невозмутимо продолжавших идти стрелков.

– Наше вам, гразведка! – Он бросил зажатую в кулаке ногайку к рассыпанному по лбу кудрявому чубу и на его потном, морёном лице снова разбойно сверкнула щербатая улыба.

– Тю-ю, гразведка! – Пошто в охвостьях плетётесь, аки мотьня у бредня? – пьяные ноты рвали его хриплый картавый голос. При этом, не удовлетворяясь простой ездой, он. Как говорят на Кавказе, джигитовал, то бишь, жаля плёткой по крупу и шее коня, принуждал того сделать три-четыре прыжка и круто останавливаясь, поднимал на дыбы.

– Капита-ан! – Кошевенко, подмигнул ему, как Старому собутыльнику-кунаку, и колупнув траурным ногтём обгоревший, шелушившийся нос, предложил. – Могёть, пегрекинемся в кагрты ишо гр-разок? Авось, повезёт, гразведка…Кубыть, отыг-граешься, ась?

Притула отмахнулся от сотника, как от назойливого слепня, зло прикрикнул, на развесивших уши, молодых солдат.

– Добгре! Не серчай… – понимающе хохотнул казак. – Вот погрубаем обрезанных чучел, тадысь и пегрекинимся в дуграка. У меня всё готова к паграду, – он, по-конёвьи кособоча голову, сбил со лба прыгавший мокрый от пота чуб. – Глянь-ка! – Артём Кошевенко ударил себя кулаком в грудь. – Мать её в щель…У меня и черкеска кумачёва, как у палача грубаха. Аха-ха-а! А хошь, башку снесу? – сотник внезапно вырвал из ножен шашку, на лезвии которой вспыхнула белая слепящая молния.

– Кому? – не сбавляя походного шага, усмехнулся в усы капитан.

– Да хоть ихнему Шамилю! Убью, не моргну, нет во мне жалостев.

Мутные во хмелю с рыжими брызгами глаза Кошевенко смеялись, но Виктор по голосу, по хищному трепету крыльев ноздрей понял, что говорил тот серьёзно.

–Э-ээх, дайте мне ковось ё..ть, покуда я в горячке! – Сотник, озверело оскалив плотно стиснутые зубы, вдруг привстал на стремена. За вскинутой конской мордой Виктор на миг потерял кубанца, но видел горбатый спуск шашки, тёмные долы её. Жуткий по силе, рубящий удар с протягом, чисто срезал наискосок ствол молодого дубка, толщиной в руку, что зеленел у дороги. В следующий миг, дико заорав мимо лада:

…Эх, тесны Царские хомуты!

По низовьямё голи зычет:

«Атаманы, казаки!…»,_

Кошевенко, напрочь забыв о Капитане, сорвал в бешенный намёт жеребца, только пыль столбом. Куда?..Зачем?! А х… его знает!…

– Вот тебе…мать-перемать! – пробившись сквозь заслон солдат, восхищённо присвистнул Лёнька Комар. – Да уж, окаяха, голова-два-уха. И впрямь, видать «нет жалостев к кровям». Зверь!

– Да, ну-у? – покашливая в кулак, усмехнулся Притула. – Брось, и не такие компоты видали-с…В запое он, ужли, не зришь? Водку с чихирём жрать меньше надо. Зальёшь за ворот, как он, брат, ещё и не такие узоры загнёшь. Он, видать, нынче себя атаманом Платоновым мнит, аль Гарибальди по меньшей мере. Эх, только б дров не наломал, дурак…А этот может.

– Гарибальди? – Едко усмехнулся в нежные усы Лёнька. Он лукаво сверкнул весёлыми глазами и сбил перчаткой пыль со своего плеча.

– Что-о? – капитан от сей шпильки, аж подавился дымом.

– Я-с говорю…

– Разговор-рчики! Не умничай, подпоручик. – Притула, крутнулся на каблуках. И командно рявкнул:

– Ну! Что стоим, господа-офицеры? Какого чёрта трём-мнём?! Комаров, будь ты неладен!…Соколом в стр-рой, подпоручик! Рр-рота-а! По-одтяни-ись! Повзводно, в колонну за мной…шагом…арш-арш!

Отдохнувший ретивый конь, не зная устали, будто на крыльях нёс Гобзало. Хай, хай…Давным-давно за спиной остался Кахибский перевал…

Солнечный день сменила тьма, но Гобзало на сей раз ночёвки не делал. Вместе с тьмой нагрянула непогода в горы. Налёг мрак, скрыл всё. В небе: ни рогатого месяца, ни хороводов звёзд, ни Млечного Пути…Природа неистовствовала, выл и рыдал ветер…Но грозовой ливень прошёл стороной. Он бушевал над Гунибом, там – оглушительно грохотал гром, вспыхивали жуткие, набухшие гневом жилы молний, и земная твердь снова погружалась во мрак преисподней…