Андрей Воронов-Оренбургский - Фатум. Том второй. Кровь на шпорах

России посвящается

Хвала вам, покорители мечты,

Творцы отваги и суровой сказки!

В честь вас скрипят могучие кресты

На берегах оскаленной Аляски.

С. Марков. «Предки»

Монтуа стоял на коленях перед распятием в своем кабинете и горячо молился. Его пальцы с такой силой сжимали агатовые четки с кистями, что казанки побелели, точно у покойника. Подавшись всем корпусом вперед и надломив по-птичьи шею, генерал иезуитов единым взором устремился к фигуре Манферратской Девы Марии, что стояла на пьедестале рядом с распятием. Он будто кощунствовал над ее печальным ликом, столь ликующим и дерзким был его ястребиный взгляд.

Мерцающий сумрак, царивший в монастырских стенах, слабо горящие редкие свечи освещали фигуру траурно, зловеще. Скупая мебель: рабочее бюро, тяжелые средневековые лавки, книжные стеллажи в залежах пыльных фолиантов с потемневшими переплетами − еще пуще прорисовывали угрюмость и неуютную холодность этой молельни. От нее неуловимо сквозило ушедшей в века инквизицией, пыточным казематом с испанскими сапогами и воронками для расплавленного свинца, что заливался в рот бесноватым колдунам и ведьмам.

С противоположной стены на согбенного монаха строго взирал портрет Игнатия Лойолы − великого католического стоика, вдохновенного отца-основателя Ордена Иисуса. Можно было даже уловить сходство между Лойолой и Монтуа. Сам генерал отлично знал сие обстоятельство и в тайниках души премного этим гордился, стараясь и в жизни ревниво повторять великого предшественника. Он немилосердно истязал себя молитвой, спал на голом полу, питался ключевой водой и черным, что земля, крестьянским хлебом, и так же, как Игнатий Лойола, шесть раз в сутки стегал себя железной цепью. И наступило время, когда монахи открывали рты и склоняли головы, дивясь Монтуа, как в свое время дивились остервенелому фанатизму Лойолы.

Три большие латинские буквы I . H . S . 1 1 I.H.S.− Иисус людей Спаситель (лат.). были искусно вышиты золотом на черном поясе молитвенника. Двести восемьдесят лет назад в день праздника Вознесения Пресвятой Марии на вершине Монмартра, в подземелье часовни Святого Дионисия, свершилось посвящение первых иезуитов. И тогда пророческая рука Лойолы начертала на алтаре три эти буквы.

Не было на земле места, куда бы в дальнейшем не протянулась рука священного Ордена. С длинными бородами, в грубых балахонах и кожаных шляпах, они путешествовали по Северу России, в стране льда и ночи. В пестрых халатах китайской аристократии иезуиты были мандаринами − советниками императорской династии в Небесной империи.

Орден Иисуса подвигнул Римскую церковь живее и шире плести свою сеть в Новом Свете. В авангарде оказались преданные последователи, праправнуки легендарного Игнатия Лойолы.

Мир лишь дивился и разводил руками: иезуиты за одно лишь столетие свершили для Ватикана более, нежели прочие монашеские ордена за все времена вместе взятые!

…Истекли долгих три часа. Свечи почти прогорели. Монтуа медленно поднялся с колен, поправил камилавку и, кроя сумрачную пустоту кабинета своим черным торжественным одеянием, направился к безмолвно ждущему креслу. Сел и замер, всматриваясь в бесстрастное лицо своего кумира. И казалось, на бескровных губах бискай-ского святого промелькнуло подобие легкой улыбки, а беззвучный голос протянул сквозняком: «Dies irae 2 2 Dies irae (лат. «День гнева») − первые слова покаянного гимна, исполняемого в католической церковной службе. грядет, сын мой. Готовься! Но будь бдителен… Entre chien et loup… 3 3 Еntre chien et loup − трудно в сумеречье отличить собаку от волка (лат.). Concordia parvae res crescunt, discordia maximae dilabuntur… 4 4 Сoncordia parvae res crescunt, discordia maximae dilabuntur… − От согласия малого дела растут, от несогласия и большие распадаются (лат.). Держись вице короля и помни: дорогу осилит идущий. Credo, credo, credo. Dixi 5 5 Сredo, credo, credo. Dixi.− Вера, вера, вера. Я всё сказал (лат.). .

Генерал Монтуа неподвижно восседал в кресле, похожий на огромного грифа. «Да, тяжелые времена настали для нас. Почти вся Вест-Индия не благоволит к Ордену».

Странствующим миссионерам братства отказывали даже в ночлеге. Голодные, завшивленные, сжигаемые палящим солнцем, побитые ветрами и ливнями, страдая от гноящихся язв, подвергаясь опасности, они шли своим путем, презирая награды и почести, полные какой-то непостижимой тайной гордыни. Люди простые и доступные, они были хранителями неистощимого терпения, ибо для каждого из них вечное свершалось ежедневно.

Потухшие глаза генерала вспыхнули студеным огнем, сухая плоть взялась ощущением силы и стальной крепости. С одержимостью идущего на Голгофу он изрек:

− Клянусь всеми небесными святителями: мы заставим мир снять перед нами шляпу. Короли управляют человечеством, а Орден будет управлять королями. Alea jakta est! 6 6 Аlea jakta est! − (лат. «Жребий брошен!») − восклицание Юлия Цезаря при переходе через Рубикон. Divide et impera 7 7 Divide et impera − (лат. Разделяй и властвуй) − правило, высказанное Макиавелли, бывшее девизом Людовика XI и Екатерины Медичи. . Да будет так. Amen.

Тусклые блики свечей скользили по впалым пергамент-ным щекам, вонзившиеся в резные подлокотники персты словно срослись с инкрустированным деревом, губы сомкнулись в бритвенную щель.

Сегодня монах, как и обычно, молился за Dios, Patria, Rey − Бога, Отечество и Короля! Также он исступленно просил Христа вдохнуть силы в брата Лоренсо, сподобить его на свершение задуманного.

Брызнули серебром спесивые аккорды, встрепенулись струны кудрявым гривьем и понеслись в галоп под перестук кастаньет и звонкий голос Терезы.

Где вольный дух живет,

Где танец не умрет,

Где огненные страсти и поныне,

Где солнце не для всех,

Где даже думать − грех,

Где не было свободы и в помине?!

Где воспевают честь,

Где ненавидят лесть,

Где труса нету ни в отце, ни в сыне,

Где льется наша кровь,

Где есть ещё любовь?!

Конечно, ну конечно, в Сан-Мартине!

Пестрые группы мужчин и женщин двигались в танце, дробно выстукивая каблуками, с дерзким вызовом уперев руки в бока, при дружных хористых выкриках. Два ряда образовали живой, сверкающий взглядами коридор. И по этому коридору, где в кофтах дешевого шелка хлюпали груди, где мелькали бесстыжие ляжки, пестрые подвязки и грязные кружева панталон, горящим факелом двигалась она. Черными языками пламени сыпались пряди волос, летели по воздуху, высекая искры. Трепетало, вспыхивая в изломах складок, пурпурное платье; лоснились маслом смуглые плечи. Тереза то отбивала такт кастаньетами, то дарила улыбки беззаботно и пылко, то вдруг гневалась не на шутку, заломив руки и распустив пальцы веером… А ноги, не зная покоя, не прекращали безумного ритма огненного фламенко.