Андрей Киров - Знакомство по объявлению

я бы не стал звонить, считая, может быть из ложной гордости, ниже своего достоинства знакомиться с дамами, таким, унижающим настоящего мужчину, способом, до какого только опускаются ушибленные дверью в потемках на всю незрелую «тыкву» (голову), закомплексованные задроты: «Галя, я тебя люблю, снимай трусы споем разлуку» – если бы, несмотря на подозрительную расплывчатость внешнего описания, как она сама себя так, (дескать, я симпатичная шатенка; у симпатичных шатенок иногда на морде встретишь «шнобель» – чисто тбилисский проект; без балды сам «кнокал» (видел); впрочем это дело вкуса, некоторым такие «консоли однополярно симпатизируют», а то не в кайф плясать краковяк под дулом автомата). Очевидно, даже не надо делать ссылку на док-фильм профессора Капицы, – и более чем вероятно, что симпатичная шатенка может втиснуть свой фэйс (лицо) во что-то среднее между крокодилом и почтовым ящиком, – если бы повторюсь, а то фраза получилась длинной, – не купился на призрачный посул в виде острова в океане, (хорошо, что не айсберга). На это-то я и повёлся, как малограмотный недоросль на объявление в соцсетях, потому что ещё в советской школе, варясь в совково – химеральной матрице, выдавленной на пятизвёздночных значках на лысине Володьки Ульянова, мечтал поселиться в таком сюрпризном месте, где круглый год лето, растут пальмы с кокосами, гортензии с ананасами, бефстроганы с пинчугасами, текут ручьи портвейна и берега как многослойные бутерброды – слой ржаного хорошо пропечённого пшеничного хлеба, слой колбасы с маслом, – из джунглей кричат ярко-оперенные «птисы» на местном наречии, на пляж из мелкозернистого чистого песка, на котором уже просто в кайф полежать хоть на спине хоть на пупеле, закрыв глаза, накатывает океанская волна (а в нашем городе только загаженная заводами, река, и пляж замусоренный, серый и грязный, на который впадлу садиться даже предварительно подстелив махровую простынь, а ты, как синьор Робинзон из одной классной итальянской комедии, лежишь среди пальм в гамаке с шоколадной Пятницей, гладишь её по упругой без единого целлюлитного изъяна, красивой шоколадной попе: « ах, Пятница, моя эбеновая жемчужина, нашепчи мне на ушко про свою страстную нежность, я буду тебя целовать взапой! И Пятница тает, как шоколад на раскалённой сковороде от таких слов, и преисполнившись красотой момента тебе на ухо мур-мур песенки, типа: «»…во поле березка стоялa…«», или чего-нибудь еще делает приятное, о чем неприлично писать, типа ласкает ртом твой хорошо стоящий секс-орган индивидуального пользования оптом и в задницу, и чувствуешь себя в высшей степени счастливым парнем… Так что чем чёрт не шутит, как сказал один учёный немец, соблазняя молочницу, вдруг после этого звонка там и в самом деле всё путём, и мне, при удачном стечении обстоятельств представится возможность покинуть этот унылый суровый край, где «живут в предчувствии голода и со страхом гражданской войны», как спел один гениальный питерский рок-музыкант*, и поселиться в островном раю, без неизбежных в таких случаях тягот, лишений и унижений в шкуре гастарбайтера: мыть тарелки в какой-нибудь грязной дешевой кафешке а ночевать в подсобном помещении на старом грязном матрасе, полном клопов и нечистого чужого запаха. Вдруг и в самом деле шатенка окажется самое то, а не голимая подстава – уродливая старая карга, которую давно пора оттащить на помойку.

– Тышего? – спросил Аркадий, набитым ртом: жевал окрошку – так у него получилось, – а звучит по- настоящему: «Ты чего?»), заметив, как я сосредоточившись на объявлении в газете стал тыкать кнопки в мобильном телефоне. При этом он не забывал шуровать ложкой в тарелке, вылавливая в густой квасной жиже куски вареного картофеля, полукопченой колбасы, сваренного вкрутую и покрошенного яйца, а так же огурца, помидоры, зеленого лука и петрушки. (Последние четыре ингредиента – натуральные овощные продукты, куплены у пенсионерки – вырастила на собственном участке. Может ещё и поэтому окрошка была особенно вкусной. Я заметил, когда ешь всякое дерьмо с хим. и генетически-модифицированными добавками, купленное в сетевом супермаркете, никакого настоящего вкуса несмотря на вкусовые хим-усилители и аппетита, если конечно перед этим не употребил алкоголя.)

– Да вот, позвонить хочу, – сунул я ему под нос газету. И как будто оправдываясь, добавил: – Ради смеха. Делать то всё равно нечего.

На его лице, покрытом красными пятнами, выступили капли пота. Одна упала в тарелку прямо на моих глазах (а сколько ещё могло упасть, мной не замеченными), а он даже не обратил внимания – так был поглощен гастрономическим действом. Надо, к сожалению, отметить, что зрелище поедающего окрошку, вспотевшего, как француз под Полтавой, товарища было не из приятных. Если быть внимательнее к его тупо-отсутствующему виду, как он усердно загребал пищевое месиво из тарелки и потом закидывал в рот со свистящим звуком, словно всасывающий воду насос, будто и не кушал, а совершал тяжёлую физическую работу, поневоле приходишь к выводу что питиё водки под закуску – действие грубое и скотское, отнюдь не эстетическое, во время которого можно рассуждать о высоких материях, и присущее неотесанным мужланам а не воспитанным парням, живущим в век мобильно-компьютерных идиотологий. Однако, Аркадия оправдывало то, что в кухне было душно, а мы, как я упоминал ранее, уже выпили пива и теперь сидели, чавкали и потели, создавая иллюзию, что «хорошо сидим». (Насмотришься комедий по телевизору, и начинаешь подражать героям оттуда.)

Аркадий на несколько секунд перестал работать челюстями, как голодный осьминог, проглотивший аквалангиста, уставился в газетный лист осоловевшим взглядом в то место, куда я ему показал пальцем, прочитал и отодвинул газету рукой пренебрежительным жестом, будто это не он купил филькину грамоту менее часа назад в киоске «Союзпечать»» по дороге ко мне. Посмотрел на меня взглядом носорога, оказавшегося перед автомобилем с туристами, не торопясь стер пот со лба предплечьем, – на нём была рубашка в клетку с коротким рукавом, – и проворчал:

– Иди ты на фиг, заниматься ерундой! Тоже нашёл развлечение!

– Что такое? – парировал я, удивившись его реакции на вообщем-то безобидное желание – звонок даме по объявлению. Не поведут же меня после этого звонка на эшафот, как повели Людовика Тринадцатого, после того, как он пропил королевскую казну, в Париже началась революция: Дантон с Гаврошем баррикады строили. Людовик в это время сбежал со своей фавориткой (это так в средневековье короли называли своих подружек, которых трахали чуть ли не в открытую на глазах у электората, а их жёны – королевы тоже не оставались в долгу, заводили себе фаворитов), Генриеттой Наваррской внучатой племянницей Карла Красивого, устроившего резню гуген-отоф – концептуальных проглотов в Антверпене в 1757 году, но был схвачен в Марсельском порту, когда они с Генриеттой садились на испанский галеон. Во время паузы, я, щёлкнув ногтем по бутылке, добавил: – Тем более «керосин» заканчивается, а пить дальше в такую погоду, у меня нет настроения! Ты же знаешь, водка у меня в жару не особенно то идёт даже при хорошей закуси!