Дмитрий Шадрин - Картофельный обряд

– Какое такое? – удивленный Плохово сложил брови домиком.

– Ну что с деньгами туго и вообще… она… не удалась, – Овер вздохнул и так посмотрел в бокал, словно пытался на дне его найти если не истину, то хотя бы слова в свое оправдание. – Но как жить, когда так жить… не хочется? А никакой другой жизни уже не будет. И, кажется, что ты проживаешь чужую жизнь, такую никчемную и убогую, что тошно становиться.

Плохово промолчал, пристально глядя на Овера. Овер втянул голову в плечи, поежился

– Что? – спросил Овер в тревожном раздражении.

– Вот смотрю я на вас, и знаете, кого я вижу? – наконец сказал Плохово.

– Кого?

– Обугленного человека.

Савелий нервно сглотнул.

– Дружище, вы перегорели.

– Перегорел? – пробормотал растерявшийся Овер.

– От вас остались одни головешки, зола да пепел… Со мной уже было такое, – сказал Плохово, задумчиво комкая и катая салфетку, и все так же странно глядя на Овера, словно что-то прикидывая в уме, пытаясь на что-то решиться.

– Неужели? – Овер недоверчиво заглянул альтисту в лицо. Не подкалывает ли тот над ним? Лицо Плохово было сосредоточенным. А его глаза застилал холодный туман, словно Плохово был и здесь и еще черт знает где. – И как вы прошли через это?

– Мне помог один… человек, если можно так его назвать – тень набежала на лицо Плохово, собрала морщины на лбу, которые тут же исчезли вместе с тенью воспоминания. – А теперь… я могу помочь вам.

– Вы превратите меня в Ванессу Мэй что ли? – усмехнулся Овер, покосившись на экран. Ванессу штормило от сэмплированного, словно бы накаченного энергетиками и анаболиками Вивальди.

Плохово отрицательно покачал головой.

– Просто надо перед кое-кем… выступить, – сказал Плохово, решившись наконец.

– Хм… А кого исполнять? Моцарт? Гайдн? – спросил Овер.

Плохово опять покачал головой.

– Неужто – Шнитке?

– Подъезжайте ко мне завтра вечером часов… в восемь, – Плохово вопросительно посмотрел на Овера. Тот нерешительно кивнул. Плохово назвал адрес. – Запомните или лучше записать?

– Лучше записать, – вздохнул Овер. Память и раньше у него была дырявая. А теперь, когда он впал в уныние и отчаянье, она превратилась в решето. Например, он мыл руки и тут же забывал об этом. Приходилось перемывать.

Подозвав медленную свалившуюся с Луны официантку, Плохово попросил авторучку. Та принесла огрызок карандаша. Поблагодарив, Плохово разгладил смятую салфетку и кое-как нацарапал на ней свой адрес. Сложив салфетку, Овер засунул ее в карман сюртука.

– Итак, до завтра? – сказал Плохово, когда они вышли на улицу.

Овер кивнул, пожал сухую холодную ладонь и направился к парковке гостиницы, где его ожидало такси «Везет». Подходя к парковке, Овер опомнился и стал раскаиваться: какого черта он стал исповедоваться Плохово? Теперь Плохово потешается и вертит пальцем у виска. А в голове крутилось «Я околдовал тебя», приправленное Лунной сонатой.

– Как жить, когда жить не хочется? – бурчащим голосом напел в такт назойливой мелодии.

И к чему такая таинственность? Почему Плохово сразу не рассказал, что да как? Все это выглядело странным и подозрительным. Оверу пришли на ум сыр и мышеловка, западня и вырытая самому себе могила. Холодным острым когтем царапнул смутный томительный страх и стал вить из Овера ледяные веревки. Ехать или не ехать? – вот в чем вопрос. Он решил, что… Что же он решил?

В такси по дороге домой Овер осторожно развернул салфетку. Глядя на адрес, написанный колючим подчерком с наклоном влево, ощутил тот же тошный страх. Поежившись, Он хотел разорвать салфетку, но все тот же непонятный страх и та же тошнота достойная пера Сартра, остановили, парализовали. Савелий словно становился другим, бурьяном прораставший в нем, мешавший, запутывавший, низводивший Овера до подвешенного на веревках картонного паяца.

– Больше никаких портерных разговоров по душам, тем более на ночь глядя, – Овер не заметил, что сказал это вслух.

– Что? – встрепенулся таксист, пожилой рыхлый человек с седыми волосами бобриком и узкими очками на выступающем кончике носа. Он смахивал на политолога Глеба Павловского. – Вы что-то сказали?

Овер отрицательно и сердито помотал головой и, скомкав салфетку, засунул ее обратно в карман.

Нет. Он ничего не говорил. И завтра вечером он никуда не поедет.

Но он, конечно же, все-таки поехал, чувствуя себя персонажем ужастика, который поступает вопреки здравому смыслу, нехорошим предчувствиям и внутреннему голосу.

К тому же он невольно, а может умышленно, проговорился, рассказал все жене.

– Конечно же, езжай! – загорелась и стала настаивать, капать на мозги Ева.

Вот Овер и поехал, не ожидая от Плохово ничего хорошего.

Резко свернув с широкой дороги на узкую дорогу с треугольным красным знаком на обочине, белое такси с номером 013 на передней дверце проехало между торговым центром и надувным зазывалой с хитроватой улыбкой на круглом плоском лице. Аэромэн покачивался у рекламного щита «Доступные цены широкий ассортимент» и махал рукой на «Колеса даром» с полукруглым застекленным фасадом. Над черным «Шины. Диски. АКБ. Сервис» желтело «Столовая». В салоне джазово мурчало радио. «Де Фаз» осекся. Монотонный выхолощенный голос вывалил последние новости на Овера и таксиста: состояние Илона Маска превысило 100 миллиардов долларов. Стоимость акций «Tesla» взлетела на две тысячи процентов.

– Чтоб мне так жить, – сокрушенно буркнул таксист, с большой широкой похожей на тонзуру лысиной, в затемненных очках, очень худой и сутулый.

Такси проехало мимо автомойки самообслуживания: «Дешево и чисто!» В дальнем боксе стоял в мыльной пене катафалк. Микроавтобус окатывал водой из шланга бледный верзила в черном костюме. На вытянутом прямоугольном лице верзилы коробилась улыбка надувного зазывалы.

– А я как был нищим, так и остался! – таксист обреченно вздохнул.

Овер растерянно посмотрел на таксиста, который прочитал вслух мысли Савелия.

– Одна надежда на русское лото! – таксист горько усмехнулся.

Такси миновало пустынную полумертвую автостоянку, на которой поодаль друг от друга ржавели несколько старых колымаг и один автоприцеп. «Есть свободные места!» – умоляла выцветшая обветшалая вывеска, висевшая на железном кривом заборе стоянки.

– Так откуда взялась печаль? – раздался замогильный голос из радиоприемника.

– А я ведь его видел, – сказал таксист и притормозил у железнодорожного переезда, пропуская вереницу встречных машин и нагло тарахтящий квадроцикл.

– Кого? – спросил Овер.

– Да Цоя этого – поправив очки, водитель вздохнул. Фыркнув, такси тронулось с места и осторожно проехало по узкому переезду под железной дорогой.