Лариса Холодова - Однажды в деревне. Юмористические рассказы

Уж как мы свистели вдоль полосы! То я, то Светка, ну никак клубника не появляется, хоть плачь! А время уборки, машины, туда – сюда мимо посадки ездят, представляете, какое зрелище? Две девчонки вдоль посадки мечутся, одна в свисток на смородину свистит, а другая с бидончиком то и дело наклоняется, на кустах что-то высматривает!

Паслёна и правда, – полно. Отчаялись мы совсем клубнику найти, даже поссорились. Светка сделала вывод, что наврал дед Митрофан, а я за него была. Мол, а где он тогда клубнику на вареники взял? Да и про паслён ведь правду сказал. Ну не с пустыми же руками домой возвращаться. Почти полный бидончик в четыре руки паслёна насобирали.

В это время баба Клава нас кинулась. Вышла на дорогу, выглядывает, не идем ли от бабы Оли.

– Чвао, Клавдя, потеряла ково, чи не? – задевает дед Митрофан бабушку.

– Да девчаты маи до Оли побёгли, наказывала им к обеду вернутся, а их чёт всё нет.

– Дак они от Оли-то пришли. Взяли бидончик и поскакали в посадку за Чипинячку, говорять, вареников хоцца, сбегаем кулубники наберём, – как бы, между прочим, говорит Митрофан и смотрит на бабушку, – странные у тябе девки каки-то.

– Да ты чаво, кака кулубника? Можа за самародинай?

– Не, говорили, что за кулубникай. А еже ли ж, говорять, не будить, то хочь бздники насабирають.

– Да итить твою ж за ногу! Гляди, Митрофан, коли тваих рук дела, берегися у мине! – Заподозрила неладное бабушка. – Усё Василию расскажу, он тибе устроить!

– Да я им и слова-то не успел сказать, выскочили из Людкиной калитки и поскакали, как угорелыя! Ты мине лучша вот чаво, Клавдя, скажи, тибе ёжики не нужны?

– Каки ищё ёжики, ты чаво, накой мине ёжики? Ты чаво мне тута зубы заговаривашь?

– Да на кой мине тваи зубы! Вон их в палисаднике цельный выводок энтих ёжиков, усех гадюк заразы попередушили, чаво и делать ня знаю. Тибе-то гадюки ни к чаму, а мине без их пряма бяда кака-то!

– А на кой тибе гадюки-то? – Женщина есть женщина, любопытство всегда возьмёт верх.

– Дак с ими, знашь, кака эконмия получаица! Вот самагонка у мине семьдесять градусав, а я её пополам с водой разбавляю, и по бутылкам, а бутылку по гадюке, дак она через три дня опять семьдесять градусав! О, как, а говоришь, накой гадюки! Да ишшо, знашь, кака сила от такой настойки. А ты думашь, чаво вокруг мине девки вьюцца?

– Ой, да иди ты, помяло, каму ты нада, девки вьюцца! – Махнула на него рукой бабушка и пошла за нами в посадку.

Мы уже входили в село, когда увидели бабушку, идущую нам навстречу.

– И иде вы шляитиси? Вы почему таки самовольницы? Вам кто в посадку ходить разрешал? – И всё в таком духе. – Быстро домой! Наказаны!

– Баба Клава, нам деду Митрофану нужно свисток отдать, мы обещали, – заканючила Светка.

– Какой такой свисток?

Мы рассказали, бабушка только руками всплеснула.

– От ить, я так и знала! Домой идитя, а за свисток ня бойтися, я сама яму отдам, пусть потом попробоваить выташшить! Откуда вытащить – мы тогда не поняли.

Вечером бабы собрались на лавочке, возле них уныло околачивался Вовка. А мы со Светкой сидели во дворе в беседке и болтали ногами. Не знаю, чего там бабам рассказала бабушка, но периодически мы слышали весёлый хохот и от этого становилось ещё тоскливее. Вот бы нам тоже туда, там так весело.

Потом пришла Надежда Петровна и принесла нам вареников с клубникой и своей сметаны. Это хоть и немного, но скрасило наш унылый вечер.

А по деревне бабы болтали, что у мужиков находили странные бутылки со змеюками. Так они их от греха повыбрасывали.

Это случилось, когда деду Митрофану и его ровесникам перевалило за двадцать пять. Многие уже жили своими семьями, но Митрофан, хоть и был «ходок», жениться не торопился. Так получилось, что его соседка и одноклассница, Петровна, тоже пока семьёй не обзавелась.

У Митрофана тогда ещё была жива мама, которая за ним ухаживала – стирала, наглаживала одежду, готовила. А Надежда Петровна, так получилось, маму свою уже схоронила, отец погиб в Великую Отечественную, соответственно, она жила пока одна.

Митрофан нет—нет, да поглядывал иногда в её сторону, но попыток сблизиться не предпринимал. Так, иногда в своих мечтах, особенно, когда материнские наставления уже вставали у него поперёк горла, мелькала у него мысль зажить своей семьёй, но долго на этой мысли он не задерживался и связывать себя по ногам и рукам семейными узами не собирался.

Выходные подходили к концу, воскресенье катилось к вечеру, мать Митрофана накануне перестирала его рабочую одежду, которая сейчас, уже высохшая, готова была к глажке. Электрических утюгов тогда ещё не было, все пользовались тяжёлыми чугунными, которые разогревали на печке, после чего можно было погладить.

Вот и скажите, ну что могло случиться с чугунным утюгом – да ничего, его не поломаешь, но это точно не про Митрофана. Нет, он его не поломал. Он над мамкой решил пошутить. В саду почти в каждом дворе был колодец, из которого и брали воду. Был и у Митрофана такой. Недавно, утром, перед тем как уйти на работу, Митрофан положил этот утюг в ведро, привязанное к колодезному вороту, и спустил его в колодец.

Мол, мамка за водой пойдет, начнёт поднимать, удивится, чего такое ведро тяжёлое, докрутит до верха, а там утюг – вот смеху-то будет. Ну вот такой он был шутник всю жизнь. Всё так и вышло, да только вот, то ли от тяжести, то ли уже время пришло верёвке, но она оборвалась, и утюг вместе с ведром ушёл в небытие, мать даже и не поняла, что в ведре был утюг, а когда его кинулась, Митрофану крепко досталось.

Вот и теперь Наталья Матвеевна в очередной раз высказала своему сыну, всё, что она про него и про его шутки думает, и послала его за утюгом к Надежде Петровне.

Идти лень, а надо, в мятом же не очень удобно идти на работу. Пошёл. Идет, а фантазия-то у него бурная, в голове образы мелькают: вот открывает ему Надежда дверь, улыбается, призывно кивает, мол, проходи, давно тебя жду, вот он проходит, разувайся, мол, проходи на кухню на рюмку чаю, вот уже и за рюмкой чая Надежда сидит ему глазки строит. Туда—сюда – и до кровати дело дошло.

Сам уже стучит в двери, а мечты не отпускают, вот Надька беременная, женятся, появляются сопливые детишки, штук пять, сопли рукавами вытирают, так ему это всё поперёк души стало!

А тут Надежда двери открывает.

– Здорова, Митроха, чаво хотел?

Митрофан завис на несколько секунд, а потом выдаёт Надежде:

– Ой, да отчипись ты от мине, Надька, за ради Бога со сваим утягом!

– Чаво—о—о?

– Да ничаво! Ни чипляйси до мине, говорю!

– Да кто до тибе чипляется? Чаво припёрси?

– Да ничаво!

– Ну и всё!

– А вот и всё! Вот и иди отседова, Надька, куды шла! – Разворачивается и уходит с крыльца, а Надежда ещё долго стоит в недоумении.