Александр Гельманов - Древо прошлой жизни. Том I. Часть 1. Потомок Духа

Если бы хотя бы одно обещание было выполнено, мы бы стали жить лучше, но лучше начинают жить лишь те, кого мы выбираем. О нас забывают до новых выборов. Нам постоянно лгут сверху, а мы всё время лжём друг другу. Мы не знаем действительного положения вещей, но надеемся на то, что оно приведёт нас к лучшему завтра. Не приведёт, потому что не мы выбираем свой путь, и у нас нет никаких гарантий. Они появляются, если становится известной правда. А пока, правда такова, что люди, избранные нами, ещё ничего не изменили и ничего изменить не смогут. Но это не вся правда.

Власти, как и денег, много не бывает. И как деньгами, ею не хотят делиться. Так же, как деньги, её стремятся увеличить и защитить, чтобы никто не мог отобрать как Бастилию или Зимний. Власть, как и деньги, можно передать своему преемнику, если она становится бесполезной и даже опасной. Власть, как и деньги, можно честно заработать. Но много ли можно заработать честным путём? Большие деньги можно лишь украсть или взять силой – как и большую власть. И за то, и за другое убивают каждый день. Десятками, тысячами, миллионами.

Но самому алчному хватит и одного банка, а самому властолюбивому и одной страны будет мало, – захочется владеть миром. Ради денег можно убить несколько человек, ради власти – десятки и сотни миллионов людей. Ради денег можно проявить жестокость несколько раз. Ради власти надо оставаться жестоким всю жизнь вплоть до помещения в пирамиду, мавзолей или стену.

Тот, кто продолжает считать, что во власть идут, чтобы ещё больше иметь денег, так ничего и не понял. Правда, насколько любит деньги человек, оказавшийся на вершине власти, сказать трудно. Деньги – это эквивалент того, чего у тебя пока нет. А если есть всё, что даёт власть? Трудный вопрос, хотя, если большая власть будет потеряна в одной стране, не менее огромные деньги могут остаться в другой. Но патологическое властолюбие или алчность должны предполагать такую же патологическую жестокость, иначе ни власти, ни денег не видать. А с границами патологии своих вождей, включая и безразличное отношение, народ может разобраться и сам – он хорошо их чувствует. Только сначала народ должен понять, что если «топнет ногой», уже сейчас сможет жить лучше. И сделает это наперекор двум дядям, один из которых появляется, чтобы сообщить о скором улучшении жизни на один медяк, а другой, чтобы повелеть первому улучшить её на два. Однако, других способов изменить жизнь история не знает – или ногой во власть, или ногой о землю.

Но вот последний и единственный вопрос: до каких же границ должна простираться патология жестокости, алчности и властолюбия Чингисханов, Александров-Завоевателей, Наполеонов, Гитлеров, Петров Великих, Иванов Грозных, Ульяновых, Джугашвили и прочих, мало чем отличающихся от царя Ирода Великого или Калигулы, чтобы история, не сворачивая на обочину и не останавливаясь, могла идти вперёд, а не назад? Например, на ту обочину в несколько десятилетий существования Советской Власти, конец которой с точностью до месяца предсказывал Мишель Нострадамус? Заметьте, я не ставлю вопроса о нужности всех перечисленных и не названных лиц, – для равновесия в природе нужны даже вороны, уничтожающие крыс. Но не слишком ли много людей с патологическими отклонениями и криминальными наклонностями собирается в одном месте?

Нет, ни история, ни люди не должны допустить, чтобы последующие поколения гордились гнусными преступниками и террористами, в какое бы время те не жили. Глупость сказал тот пенсионер, не читавший библейских пророков. Потому что Природа знает, что есть добро и что есть зло. Она только хочет, чтобы мы сами делали свой выбор, а не кто-то, посчитавший себя за Всевышнего, делал его за нас. Выбор добра привёл бы нас к иной жизни, а зла – к такой, какая она есть. А та конференция началась с доклада, в котором сразу прозвучали слова о том, что новые технологии ещё не сделали счастливым никого в мире. И ни один правитель укреплением личной и государственной власти не осчастливил ни один народ.

Однажды в детстве поздним вечером выходного дня мама с отцом что-то готовили на кухне, из которой доносились кулинарные запахи. Я не слышал, о чём они говорили, и уловил лишь последнюю фразу отца: «…они все хотят быть похороненными в кремлёвской стене». Родители никогда не разговаривали при нас с братом о политике, – возможно, у старших поколений было так принято. Та фраза была сказана просто и по-военному коротко. Она была чётким обозначением тщеславия и тяготения к власти, той, которая слаще любых денег. Как же о многом мы не успеваем спросить уходящих от нас. Как-то отец сказал, что военному на могиле будет довольно и обычной металлической пирамидки со звездой. Ему поставили мраморный памятник, на котором он был изображён в форме. А на маминой могиле был поставлен дубовый крест.

Мне вспомнилось теперь уже далёкое детство, начавшееся в одном из военных городков за колючей проволокой. И хотя мне было всего семь лет, когда мы уехали из Сибири, мне и сейчас почему-то казалось, что люди там другие, не такие, как вокруг. Другой была даже погода: больше солнца, меньше дождей, и не перемешана зима с летом.

В этот момент, оказавшись на остановке, я заскочил в подошедший троллейбус, вставил в уши наушники плеера и включил его. Распутина запела «Я родилась в Сибири». Эта песня была будто о моём детстве. Может, я любил слушать Машу, потому что когда-то она жила в маленьком сибирском посёлке, а место, где служил мой отец, возможно, находилось где-то совсем недалеко. Ностальгическая песня. Годы идут. Права Галя – жениться надо. А в песне этой мне нравился не только мотив, но и каждое её слово. Наверное, меня, также как и певицу, тянуло в своё детство, в прошлое.