Джим Мерфи - Друг человека

Анри снова кивнул и на этот раз даже изрёк:

– Художники – врачи прекрасного.

– Именно! – согласился Тибо. – Я гулял в окружении великолепия, будто простолюдин, попавший в иной мир. Однако, так оно и было, мне кажется сейчас. Мне слышалось пение птиц, такое чарующие. Сквозь завесу моего сна я услышал саму Эхо, она вторила невинной перекличке птиц. Знаешь, немногим позже я осознал, что она вовсе не Эхо, нет! Ни как иначе, это птицы вторили ей!

– Дай угадаю, – зевнул Анри. – Это был всего лишь голос какой-то нищенки? То самое деревенское отребье.

Тибо удурченно уставился на друга, у него перехватило дыхание, словно от удара.

– Не говори так. – пробурчал поэт с некоторой обидой и приступил к своему завтраку.

Анри в несколько крупных глотков прикончил большую кружку кофе и со стуком поставил ее на столик.

– В чем я неправ? – в свою очередь нахмурился он. – Что будет, если каждого бродягу называть Апполоном? Или если наименовать дрянную уличную куртизанку прелестной нереидой? Все это пустые преувеличения, которых они не заслужили и, поверь мне, никогда не заслужат. Все достойны себе подобного. Божества стоят восхищений. Отбросы достойны нищеты.

– Следовательно, она божество. – упрямо возразил Тибо, все это время слушавший друга с недовольной гримасой.

– Черт бы тебя побрал, какой же ты глупец! – с сожалением вздохнул Анри. – Даже если она такой кажется, ты не можешь судить о ней так. Не каждый площадной шут служитель Плавта.

Задумчиво пережевывая ветчину, Тибо отвёл взгляд. Нечего и говорить, что такого рода разговор сеял в его душе обиду и больно разочаровывал.

– Что же ты приуныл? – хмыкнул Анри, вытирая рот салфеткой.

В порыве обиды Тибо едва не нагрубил ему, он вовремя прикусил язык и спустя пару секунд ответил:

– Я не приуныл. Ты всего-навсего сказал, что бедные достойны нищеты. – он бросил мимолётный взгляд на Анри. – Ну, а кто по-твоему я?

Тот разразился хохотом и хлопнул друга по плечу.

– Не обижайся, Тибо, прошу тебя! Я вовсе не желал тебя обидеть этой случайной фразой. Я расскаиваюсь и прошу у тебя прощения.

После тщенных попыток скрыть улыбку, Анри поставил пустую тарелку на поднос и позвал мадам Дюбуа.

– Забудем этот разговор. – решил он. – Не будем же мы спорить из-за какой-то девушки.

Во избежание ссоры, Тибо согласился с ним и тоже поставил свою тарелку и кружку на поднос. Служанка бесшумным призрачным видением появилась, забрала грязную посуду и вновь исчезла, будто бы её и не было.

– Я ценю нашу дружбу больше пререканий и пустой болтовни. – примирительно заключил Анри.

Тибо был польщен. Прозвучавшие слова вконец прогнали недавнюю обиду.

– Да, ты прав. Лучше уж поговорим о поэзии. Всё-таки, событие у реки произвело на меня немалое впечатление. Оно даже даровало мне вдохновение. – Тибо достал из кармана сложенный лист и развернул его. – Смотри! Я уж думал, что более ни строчки не осилю. Вот почему, я говорил, что та девушка божество. – поэт убедительно посмотрел на друга. – Она рассеяла мрак в моем разуме и подарила мне свет искусства.

Анри подпёр подбородок кулаком, готовый слушать.

В тайне обрадованный, что никаких суждений о девушке не последовало, Тибо начал читать стихотворение, иногда поглядывая на слушателя; но Анри будто хранил эмоции в глухом подвале своей души под амбарным замком. Его аккуратное лицо ничего не выражало. После того, как прозвучала последняя строчка, он, очнувшийся от своих дум, машинально произнес:

– Неплохо.

– Всего-то?

– Нельзя сказать, что это «шаг назад», но… – Анри умолк.

– Но что? – поэт предпринял отчаянную попытку не унывать, ведь он считал данное стихотворение совершенством. – Что-то не так с рифмой? Я исправлю, если нужно! – он сложил лист и засунул обратно в карман.

– Не в рифме дело, Тибо. Твоё произведение лишь как тысячи других.

– Нет, – протянул тот, стараясь улыбаться, но глаза его отнюдь не улыбались. – Вот здесь ты не прав! Те тысячи других стихотворений посвящены множеству других женщин. Разные люди, разные стихотворения. Даже если есть что-то похожее, то разве это делает творение хуже? Выражение высоких чувств не может быть принижено.

Анри пожал плечами.

– Я понимаю твою точку зрения…

Неожиданно раздался робкий стук. На пороге стояла мадам Дюбуа.

– Прошу прощения, месье Пеллетье, – почтительно сказала она. – Вы просили напомнить про театр.

Анри метнул взгляд на часы, висевшие над дверью, и подскочил с места.

– Извини, Тибо. Сегодня последняя репетиция, я должен быть вовремя. – второпях объяснился он и быстрым шагом направился прочь из комнаты. – Будь завтра в театре в час дня.

Тибо что-то пробормотал, полностью разбитый; он старался не показывать своего состояния и сказал другу, что подождёт его у входа, но молодой театрал ничего не услышал.

Из нелюбви опаздывать, Анри собрался за считанные минуты. Его белоснежная блуза с пышными и длинными рукавами была заправлена в безукоризненно отутюженные брюки цвета кофе с молоком. Поверх блузы был надет молочный жилет.

Тибо, как и обещал, дожидался входа, однако Анри, накинув на плечи пальто, стремительно покинул квартиру, ни с кем не попрощавшись. Печальный поэт проводил взглядом его тень. От чего-то ему совсем не хотелось догонять друга, хотя он мог бы даже проводить его до театра.

Незванный гость облачился в сюртук и был готов уйти, когда чья-то рука коснулась его плеча. Тибо слегка повернул голову. Добрая мадам Дюбуа… Показалось ли Тибо, что ее лицо выражало искреннее сочувствие? Нет, она была крайне грустна.

– Месье Лавайе, – проговорила она мягким голосом. – Ваше стихотворение – самое лучшее, что я когда-либо слышала…

Тибо желал улыбнуться, но чувствовал себя растоптанным. Он только осторожно убрал ее руку со своего плеча и удалился так же безмолвно, как и хозяин квартиры.

Весь день он провел блуждая по городу. Но на этот раз мысли не посещали его воображение. Они словно затаили на поэта злобу.

Пустой взгляд – последствие пустого разума. С таким лишенным всякого выражения взором молодой человек гулял по залитым солнцем улицам. День был чудесен.

Чем дальше Тибо отходил от дома друга, тем глубже он погружался в себя. В конце концов он стал настолько глух и слеп, что его едва не сбила двуколка. Данное происшествие немного взбодрило его: он трижды извинился перед разозлившимся возницей, а потом вновь наступил момент его падения в недра своего сознания.

В таком состоянии бедный Тибо проходил до сгущения темноты.

Мягкий покров травы расстилался под ногами, в его гуще переговаривались сверчки. В сумеречных кронах деревьев слышался шелест листьев и редкий шум осторожных летучих мышей. Среди чуть дрожащей под дуновением ветра листвой было видно темнеющее небо, усыпанное бледными звёздами.