Рут Фейгель - Чужие огни

Я говорила все это с целью убедить ее в серьезности моих намерений, а также мне действительно было не очень понятно, как эта чрезвычайно деловая будущая мать собирается заниматься собственным ребенком по достижении им полугода. И что, между прочим говоря, станет с ее секретами спустя всего полгода? Я ведь могу их разболтать и после окончания службы.

– Я сказала – минимум, – электрическое сияние не сходило с лица Изабеллы и упорно давило на мои посаженные кофеином нервы. – Я не хочу привязывать вас к дому на много лет, но, возможно, вы сами привыкнете к нам и не захотите его покидать!

Я неопределенно качнула головой и добавила:

– Я хотела бы в свое свободное время заниматься рисованием. Здесь будет такая возможность?

Изабелла развела руками:

– Все ваше свободное время вы вольны отдавать вашему увлечению. Разумеется, не в ущерб вашим обязанностям.

Ну, этого она могла бы и не говорить. Задав еще ряд формальных вопросов, хозяйка заявила, что меня она считает подходящей кандидатурой и ожидает только моего согласия.

Если мне скажут, что согласиться на подобные условия было полным идиотизмом, я охотно это подтвержу. И то, что в итоге я все же дала согласие, объясняется даже не размером обещанного жалованья, которое и в самом деле превышало мои самые смелые ожидания, сколько проснувшейся внезапно необъяснимой потребностью остаться здесь во что бы то ни стало. В этой женщине с бутафорским животом и странной улыбкой было что-то противоестественное, в ней таилось противоречие – темное, может быть, страшное. Не могу сказать, зачем меня так тянуло его разгадывать – помимо тяги к приключениям, свойственной мне с детства, было еще подсознательное ощущение, что я нужна именно здесь и именно в этом качестве. Но почему же, собственно, я назвала ее улыбку странной? Это была широкая, сверкающая, фирменная улыбка успешных людей – например, политиков. Ну так что? О том, что моя нанимательница – преуспевающая леди было известно изначально. Ее улыбку нельзя было назвать сердечной, но на это и не стоило рассчитывать. В конце концов, я видела эту женщину впервые. Однако же, недостаток живого обаяния не должен был вызывать того неосознанного, необъяснимого опасения, которое возникало у меня всякий раз при взгляде на ее лицо. Я старательно восстановила в памяти лицо Изабеллы, каждую его черту, и от догадки мне стало смешно и леденяще страшно одновременно: у этой женщины были необычные зубы – крупные, заостренные, вогнутые внутрь, как у акулы.

***

Итак, я подписала тот самый договор, в котором были приведены многочисленные условия, требования, оговорки, и отдельной статьей на две страницы приводилось описание штрафов и прочих наказаний, угрожавших работнику за нарушение конфиденциальности. До начала трудовых отношений я не имела права сообщать кому-либо, где и в качестве кого я собираюсь работать. В дальнейшем мне запрещалось пользоваться интернетом, с мобильного телефона разрешалось звонить только на номер Изабеллы – она позаботилась о специальном тарифном плане, предусмотренном для родителей младших школьников: позвонить можно было только на один номер. Если бы кто-нибудь спросил меня, что я думаю обо всем означенном, то я бы убежденно назвала это означенное чистой паранойей. Но на последующий закономерный вопрос о том, почему же я подписываю этот чрезвычайно странный договор, я не смогла бы дать определенного ответа. Как я уже сказала ранее, я сделала это интуитивно, почему-то решив, что, если уж судьба забросила меня именно в такие обстоятельства, то наверняка нужно, чтобы эту необычную роль сыграла именно я. Надо признаться, что при всем моем скептическом отношении к религии, мистике и прочим изощрениям человеческого разума я имела стойкое убеждение, что ничего не случается просто так, а является лишь отдельным звеном в цепи событий и находится именно там, где должно находиться. Это было следствием наблюдений и жизненного опыта, не более того.

А еще мне безумно хотелось заботиться о маленьком человечке – именно так, заботиться о ребенке другой женщины, доверенном на мое попечение. Это было бы намного проще психологически, как я тогда считала.

С момента подписания прошло две недели, в течение которых я улаживала домашние дела, готовясь к длительному отсутствию. В квартиру вселялись квартиранты. Именно они должны были вскоре сидеть на сиреневом матерчатом диване, потягивая кофе и смотреть с балкона на песчаные холмы, крутыми волнами катящиеся до горизонта. Наш дом находится на окраинной улице, и у меня замечательный вид с балкона – бескрайние бежевые волны, бездонное небо, простор, ветер…

И вот он, день, когда я, собрав необходимые вещи, приехала в неуютный особняк в низине, без вида на холмы и даже почти без окон, из которых можно было бы увидеть хоть что-нибудь, хоть мизерный кусочек неба. В отведенной для меня комнате, как я уже знала, окон не было совсем, поэтому я пошла на жалкую хитрость: привезла с собой яркий глянцевый плакат, изображавший распахнутую дверь с выходом на морской берег, и собиралась приклеить этот плакат на стену. Детский самообман.

День уже склонился к вечеру, мягкие сумерки легли на тропинках сада. Сейчас, в сумеречном полусвете, эти буйно цветущие заросли казались даже уютными, домашними.

Я неспешно шла по тропинке между растений, с удовольствием вдыхая доносившиеся со всех сторон запахи. Передо мной, чуть слева, мелькнула крошечная темная тень, прошуршала листьями и исчезла. Я приостановилась. Еще одна тень вынырнула из кустов и стремглав пересекла тропинку. Мне показалось что это был котенок – совсем малыш, не больше месяца от роду. Кошки всегда были и остаются моей страстью, поэтому я не могла удержаться, чтобы не подойти поближе и не рассмотреть это стремительное существо. На ходу я достала из сумки бутерброд, взятый из дома и благополучно забытый, отняла от него колбасу и так, с колбасой в вытянутой руке, приблизилась к кустам. Я еще успела произнести нерешительное "кис-кис", как из гущи кустарника стрельнула, как змея, пушистая лапа, я запоздало ощутила, как жгуче полоснули по руке когти, и на коже загорелась тонкая алая полоса. Ахнув, я отдернула руку и чуть было не обругала зверька запретными словами (я на них бываю горазда в минуты душевных потрясений, например, когда меня неожиданно царапают), но вовремя остановилась, поняв, в чем причина кошачьей агрессии.

– Всякое животное защищает своих детенышей! – прозвучал за моей спиной незнакомый мужской голос с заметным русским акцентом. Я резко обернулась. Позади меня стоял высокий и худощавый пожилой мужчина с курчавыми седыми волосами, обрамлявшими огромную лысину. На его лице светилась чуть заметная улыбка, тонувшая в морщинках вокруг глаз.