Николай Шахмагонов - Молодинская битва. Куликово поле Грозного Царя

– Нас с единородным братом моим, Георгием, содержали как чужеземцев или последних холопов-бедняков. Тогда натерпелись мы лишений и в одежде, и в пище. Ни в чём нам воли не было, но всё делали не по своей воле, и не так, как обычно поступают дети. Припомню одно: бывало, мы играем в детские игры, а князь Иван Шуйский сидит на лавке, опершись локтем о постель нашего отца и положив ногу на стул, а на нас и не взглянет – не как родитель, не как опекун и уж совсем не как раб на господ. Кто же может перенести такую гордыню? Как исчислить подобные бессчётные страдания, перенесённые в детстве? Сколько раз мне и поесть не давали вовремя. Что же сказать о доставшейся мне родительской казне? Всё расхитили коварным образом…

За столом все притихли. Не приходилось даже ближайшему окружению видеть таковым Иоанна Васильевича.

Но вдруг государь замолчал, лицо приняло обычное царёво выражение, встал, а за ним и все поднялись из-за стола.

– Ну вот что, дворянин Михайло Жадовский, с этого часу ты на службе царской. Верно служи, да не мне, а прежде Земле Русской, а уж потом царю Московскому. Собирайся в путь вместе с мишками своими косолапыми. Там тебе, при дворе, покои отведут. Но главное в жизни твоей – служба ратная, будешь учиться двуногих зверей истреблять, коих приручить нам не удастся. Они лесных зверей свирепее будут.

И, повернувшись к татарскому княжичу Жада, сделал умиротворяющий жест и с улыбкой прибавил:

– Не в укор тебе, князь. Кто старое помянет… Твои соплеменники, что на сторону Земли Русской перешли, верно ей служат, не в пример иным нашим боярам, – и он скользнул своим цепким взглядом по лицам сопровождавших его бояр, отчего у кое кого похолодело внутри.

Спустились во двор, где ещё недавно показывали покорность человеческой воле хозяева русских лесов, мишки косолапые, сказал, с необыкновенной лёгкостью садясь на подведённого ему коня, и обращаясь к Михайло Жадовскому:

– Вот когда соседи иноземные будут этак, как твои мишки, слушаться воле русской, тогда и вздохнём от трудов ратных. А пока отдыхать нам некогда. В кольце врагов лютых Русская Земля. Ну с Богом!

Распахнулись ворота, и свита царская двинулась в путь.

Воротились во Владимир, в подготовленные государю и свите покои. Призвал к себе воеводу Дмитрия Бельского. Тот был не весел. Заговорил с досадой:

– Сдаётся мне, государь, что не только в раскисших дорогах дело. Были в месяце-то минувшем и дни добрые. Не спешат иные бояре, да воеводы дело делать государево. И с подвозом снаряжения тянут, и с провизией…

– Ну так поторопи, да взыскивай с нерадивых. Властью моей взыскивай! – повелел Иоанн.

– Взыщу, с кого потребуется, – твёрдо обещал Бельский.

Когда воевода ушёл, митрополит Макарий сказал задумчиво:

– Вот так и добрым деяниям князя Боголюбского противились. А он ведь зарождал на Земле Русской власть праведную, власть от Бога. Не нравилось то боярам…

Иоанн, мужавший на глазах, отвлёкся от дел воинских и попросил митрополита:

– Поведай мне, отче, подробнее, как удалось боярам одолеть князя…

– Одолеть, сломить не смогли, как ни старались. Убили коварно и подло… Прежде, конечно, недовольны были суздальские и ростовские бояре переносом града стольного во Владимир, в город люда небогатого, мизинного люда. А для больших бояр беднота – люди лишние на земле, за людьми ими не почитаемые. А князь Андрей как раз к таким и пошёл, с ними решил новый порядок на Руси заводить. Государство строить надо, а не свои карманы набивать. Во Владимире его поняли, а в Суздале и Ростове – нет. Козни сразу строить начали. Подкуп, коварство – всё в дело пошло. Попытались поссорить со старшими дружинниками, ещё отцу его служившими. Не вышло. Умнее дружинники оказались, нежели бояре. А князь Боголюбский осознал, что власть получил он из рук Пречистой и получил её Божьей милостью, а потому и долг его перед Богом правильно использовать ту власть.

Говорил митрополит спокойно, не спеша говорил, но в словах его чувствовал Иоанн намёк на себя, на свой долг перед Богом, да перед землей, данной ему милостью Божьей.

– Пытались крамольные бояре ростовские да суздальские смуту затеять, но князь одних заточил, а других изгнал за пределы Владимиро-Суздальского княжества. А когда сродники замешанными в делах крамольных оказались, и их выгнал прочь из земель, им управляемым. Отправил в Константинополь даже братьев своих родных Мстислава и Василька с племянниками. Уехала вслед за ними мачеха Андрея, в Суздале жившая с малым ещё братом его Всеволодом. А там их император с распростёртыми принял… Был и ещё один брат, Михаил, коего все звали Михалко. Но он сидел на княжеском столе в Торческе. Погнал бояр, да, видно, не всех, не всю крамолу распознал, да выкорчевал. А тут появились во Владимире некие Амбал и Мойзович. Кто они, откуда, как смогли втереться в доверие князя? Пришли оборванными. Может то и помогло, что прикинулись людьми мизинными, коих он поддерживал. Не распознал, что засланы они врагами зарубежными. Коими? Так ведь на западе, что ни правитель, то враг народу русскому. Мойзович и Амбал тут же с боярами суздальскими и ростовскими снеслись тайно, да и во Владимире нашлись недовольные князем.

И поведал далее митрополит, как в ночь на 29 июля 1174 года собрались бояре на преступный сход свой, получив сообщение ключника Амбала о том, что князь выехал в Боголюбово один, без охраны. Двинулись туда, но хоть и знали, что князь один, никто не решался идти на убийство в одиночестве или даже вдвоём, втроём, впятером. Они знали, насколько отважен князь, насколько искушён в ратном деле, в бою. А потому организовали шайку в двадцать четыре человека. Двадцать четыре – на одного!

Но и это не придало им решимости. Опасаясь, что князь многих из них сможет порубить в куски, прежде чем убьют его, они заранее позаботились, чтобы его обезоружить. Ключник Амбал незаметно выкрал меч князя… Наметив время убийства, преступники собрались, хватили для храбрости спиртного и под алкогольными парами двинулись на своё подлое дело. Впрочем, и алкоголь, завезённый Амбалом и Мойзовичем, на первых порах не помог. Возле входа в княжеский дворец заговорщики остановились, и тут их обуял животный страх – все как один бросились бежать, а первым припустился «храбрый» боярин Жидиславич, подвергший во время похода жуткому избиению Киев. Побежали за ним Амбал и Мойзич.

И всё же страх перед будущим пересилил страх перед настоящим. Не сразу собрались они с духом после этого бегства. Ключник Амбал отвёл банду в винный погреб, где новая порция алкоголя дала новый прилив решимости.

Охрана князя была невелика, и её легко обезоружили. Схватили и личного слугу Андрея Боголюбского отрока Прокопия, который не успел даже подать сигнала тревоги.