Николай Шахмагонов - Молодинская битва. Куликово поле Грозного Царя

Трудное это дело сотворить властного государя из сироты, униженного и постоянно оскорбляемого самозванцами. Где искать защиты? Только у Бога искать и искать через того, кто призван исполнять Его Святую Волю на Земле. То есть, через него, митрополита Московского. Да ведь пошатнулась вера у тех, кто к власти рвался путём измен и предательств, и кто, получив эту власть, не желал её отдавать, презрев не только веру саму, но честь и совесть.

Что противопоставить власти, обладающей силой реальной? Силу Слова Божьего? Но это Слово подействовать может только на того, кто Слово это услышать способен. А коли нет? Перегнёшь палку и окажешься либо в земле сырой, либо в отдалённом монастыре. Ни того не другого не боялся митрополит, но он, воспитанный в обители самым Иосифом Волоцким основанной – в Иосифо-Волоколамском Успенском монастыре, – мыслил не о собственной жизни, он мыслил о судьбе государства Московского, а святые молитвы открывали ему то, что заповедано в жизни этой земной. Открывали то, что, если не вложит он боевой дух и твёрдость в душу отрока державного, большие беды обрушатся на Землю Русскую и без того уж претерпевшую немало горя и страданий.

Поклонился отрок Иоанн, и не повелительно слово молвил, а, скорее, просительно:

– Говорить с тобой хочу, отче Макарий.

Скорее вопрос, нежели требование.

– Слушаю, государь, Иоанн Васильевич, слушаю, – митрополит склонил голову в поклоне, стремясь хоть этим показать, что не с простым отроком говорит, причём показать уважение к титулу государеву не прилюдно, а наедине, чего не делали опекуны самозваные.

Отрок посмотрел пристально. Повторил более уверенно:

– Говорить хочу о доле своей сиротской и о служении царском. Почто это опекуны мои на людях почитают меня как государя, а в палатах царских ведут себя, как со своим подданным, как с холопом безродным. Кто я?

– Ты – государь! Государь, как отец твой Василий Иоаннович, государь великий, как Иоанн Васильевич, дед твой родной двойной тёзка твой. Ту – государь, и ждёт тебя служение государево, служение великое Земле Русской и народу Русскому. Недаром сами Небеса, указали в час твоего рождения на грозное твоё служение для врагов, громами и молниями необыкновенными указали, каких не помнили ни старожилы, ни их отцы и их деды.

Приободрился отрок.

И митрополит, и государь Иоанн всё ещё стояли посреди трапезной. Кто, согласно иерархии, должен предложить сесть к столу для продолжения беседы? Государь – глава государства, а митрополит – предстоятель церкви, главой коей является Христос.

Митрополит указал на стул, мол, садись, государь и едва тот сел на лавку, проговорил:

– Дозволь, и я присяду, в ногах-то правды нет.

Сел, не дожидаясь ответа государя-отрока, посмотрел на него по-отечески тепло и сказал негромко, проникновенно:

– Ты прав, мой государь, настало время поговорить нам… Но не о доле твоей сиротской… Нет… Ты – государь, а потому от рождения своего отец и сиротам обездоленным, крестьянам, и людям работным, и боярам, словом, всему народу русскому, и высокая доля твоя, не о своей судьбе печься, а о жизни всего народа, Самим Всевышним в волю твою отданным.

Отрок Иоанн брови приподнял, но лицо не стало оттого удивлённым, посерьёзнело лицо, а глаза, сверкнули, взгляд сделался любопытным, пронзительным.

– Ты рождён в суровое для Земли Русской время. Помнишь ли ты, знаешь ли ты о подвиге пращура твоего Дмитрия Иоанновича, великого князя Московского за победу над лютыми ворогами на поле Куликовом, на берегах Дона и Непрядвы Донским наречённого.

– Знаю, – уже с твёрдостью в голосе сказал Иоанн. – Боярин Овчина мне сказывал. О битве великой сказывал, да вот только, – погрустнел взгляд, насупился отрок и голос дрогнул: – убили его Шуйские и мамку Аграфену убили, как ни просил я их помиловать. Ведь безвинных убили-то…

– Горько, горько, государь, да только не время ноне горевать. И не таковы беды ждут нас, если мы забудем, кто окружает Землю Русскую, какие недруги звери-нелюди готовят нам погибель.

Митрополит помолчал. Молчал и отрок Иоанн. Ждал, продолжения разговора, успокаиваясь и прогоняя от себя горькие мысли о своей нелёгкой доле, о погибели людей, родных и близких.

– В обозе Мамая, шедшего на Русь, обозе, брошенном генуэзскими купцами, бежавшими вместе с разбитой ордой, нашли миллионы пар кандалов. – негромко, но внятно продолжил Макарий, – Чувствовали вороги, что поднимается Русь, что готова вырваться из-под ига иноземного, вот и порешили, разгромив рать Дмитрия Иоанновича, извести народ наш, изловить и заковать в кандалы всех, кого захватить смогут, тех, кто в рабы годится. Остальных, кто слаб и хил, под корень извести всех! Чтобы покончить с непокорным народом. Очистить от него земли, с которых дань брать становилось всё труднее и труднее. Так вот, государь, было мне видение в молитве, что вновь замышляют подобное вороги, что со всех концов света грозят нам нашествиями.

– А одолеем ли мы их всех, отче? – спросил Иоанн.

– А можем ли не одолеть? Помни, что миллионы людей русских, подданных пращуров твоих, взяты в полон. Многие из них, как известно мне, проданы на галеры. Знаешь, что это такое? Их приковали к скамьям военных галер французских, венецианских и прочих. Цепями приковывали, да пожизненно. Ты можешь представить себе их судьбу? Это не сиротство твоё. Эта доля пострашнее… Глоток воды, кусок хлеба и работа, постоянная работа под свист нагаек, гуляющих по спинам. И никакого просвета, никакой надежды. Каково сознавать, что вся жизнь до самого часа последнего таковая и иной не будет.

– А как их спасти? Как отбить? – спросил отрок и глаза сверкнули так, как до того ещё не сверкали – гнев отразился к в них.

– Тех уж не отобьёшь, кто продан на рынках. Слишком далеко они. Не достать. Других отдавать не след нам.

– А князь наш славный Александр Невский говаривал, что ворог западный страшнее ордынского, степного, южного, – молвил Иоанн.

– Так-то оно так, – неспешно, взвешивая слово каждое, проговорил митрополит. – Да во всяко время свои опасности… Страшным ворогом является для нас западный враг. Это точно. Он полонит и душу, и тело, то есть ему мало брать в полон, ему нужно подчинить вере своей поганой, вере хоть и званой христовой, но антихристовой давно уже ставшей. При нём ворог степной, орда только тело полонила, грабила, убивала, в полон уводила. Ныне и последыши орды стали ворогом страшным – не просто брать полон замышляют, а под корень извести народ русский. Это ты должен помнить, государь, мой, Иоанн Васильевич.

Видел митрополит, что нравилось отроку величание государем, да ещё и по имени отчеству, тем паче величание это было не для всеобщего слуха, а вот так, лично, в келье сделанное. Ну что ж, надо приучать к тому, что он не просто отрок, что государь – от Бога пристав.