Сергей Бусахин - В плену иллюзий

Наконец-то первый трал, гремя металлическими бо-бинцами и белыми пластиковыми кухтылями, ушёл под воду. Правда, увлечённый оформлением судовой газеты

«Океан», я прозевал это знаменательное для меня событие, но через час с восторгом наблюдал за его подъёмом, стоя на шлюпочной палубе, так как при спуске и выборке трала находиться на главной палубе, где в это время работают, натужно завывая, траловые лебёдки и потрескивают от колоссальной нагрузки стальные ваера, запрещено в целях безопасности: в любой момент ваерный трос может лопнуть и превратиться в грозное, разящее всё на своём пути оружие. Как только трал оказался на палубе и замерли лебёдки, я тут же скатился вниз по трапу, чтобы успеть к нему первым и отобрать необходимый материал для исследования, иначе «матросская вольница», ничтоже сумняшеся, может утащить, как сувенир или ещё в каких-то своих целей, что-нибудь необычное и ценное для науки. Я оказался прав: наверное, половина экипажа высыпала на палубу с горящими от вожделения глазами.

Всё же мы с моим шефом Шубиным их опередили и стали разбирать улов, который, как и предполагалось, оказался небольшим – всего сто шестьдесят килограмм, но разнообразие морских обитателей было велико: множество видов коралловых рыб сверкали яркими красками, серебристые плоские и длинные рыбы-сабли, оранжевые рыбки с длинными усиками на нижней челюсти – бара-були, крабы, лангусты, морские звёзды и офиуры. У меня глаза разбегались от этого разнообразия морской фауны.

Отобрав необходимых нам рыб, я отнёс их в лабораторию и засел за определители. На эту работу у меня ушло не меньше двух часов. Удалось определить тридцать четыре вида рыб! И это только за одно траление. Вскоре снова опустили трал и, подняв его через час, получили такой же небольшой, но очень разнообразный в видовом отношении улов… и вдруг с шестого трала больше 90 % улова стала составлять рыба-сабля, и всего за три траления улов достиг десяти тонн. Заполнив этой рыбой, плоской, как ремень, все трюмы, рыбообработчики схватились за головы, не зная, что с ней делать. После недолгого совещания решили пустить её на рыбную муку, но профессионала-мукомола среди них не оказалось, да и существующая мельница была не пригодна для подобного вида рыб. В конце концов их неумелые действия привели к тому, что «сабля» забила намертво все барабаны, и мельница перестала работать. Рыба начала быстро портиться, распространяя по всему судну тошнотворный запах разлагающейся плоти. Неудачники-мукомолы – опять же быстро посовещавшись под покровом «тьмы египетской» – все десять тонн «разлагающейся плоти» метнули за борт – на радость акулам и другим морским хищникам, и после столь плодотворной деятельности, радостно переговариваясь, отправились почивать.

Всю неделю во время почти всех тралений нас преследовали проливные дожди. Небо закрывали свинцовые тучи. Солнце если показывалось, то, как правило, только на закате дня. Как назло, особенно сильный дождь начинал лить при выборке трала, и я промокал до нитки. Наконец мне это надоело, и я стал выходить к тралу в одних шортах. Сам-то дождь был тёплый, но прохладный юго-западный пассат, ни на секунду не утихая, настырно выполнял свою работу, вызывая у меня неприятную зябкость. Быстро отобрав в корзину необходимую для анализов рыбу, я стремительно убегал, бухая по палубе кирзовыми сапогами, в лабораторию и одевался в заранее приготовленную сухую одежду… Всё это происходило на третьем градусе южной широты! Не так я представлял себе погоду в тропических широтах… Помимо тралений, выполнялись гидрологические, гидрохимические и планктонные исследования. Для этих работ судно ложилось в дрейф и за борт опускались батометры и планктонные сетки на разные глубины… Наконец в одно из тралений порвали трал об острые донные выступы, и на его починку ушёл целый день. Воспользовавшись свободным временем, я решил помочь Грушину и заодно познакомиться с работой гидробиолога. При гидрологическом разрезе постепенно на глубину при помощи лебёдки опускали стальной трос, к которому через определённые промежутки крепились батометры, где они на различных глубинах забирали пробу воды, а термометры измеряли её температуру, после чего, достигнув определённой глубины, по тросу пускали грузик, который, стремительно двигаясь вниз, закрывал каждый батометр, и таким образом получали пробу воды с разных глубин; при помощи всё той же лебёдки их вытягивали наружу, снимали с троса и в лаборатории производили анализы собранного материала: на солёность, кислород, органические вещества и температуру воды. Конечно, всё это я описал в общих чертах, и истинной кухни гидробиолога я не знаю, но элементарное представление о работе гидробиолога в экспедиции – всё же получил.

Такая работа продолжалась до 15 июня, после чего мы вновь зашли в порт Момбасы, но только лишь для того, чтобы взять на борт директора Департамента рыболовства Кении доктора Одерру и, к неописуемой радости гидрохимика Руфины Окрошкиной, писаного красавца доктора, и заодно будущего директора строящейся биостанции, Мориса. Заход оказался коротким, без всяких увольнений, сразу же вернулись в район наших исследований, где работы продолжились до 19 июня… в этот день неожиданно произошла катастрофа: в машинном отделении случился пожар! Наше судно оказалось обесточенным и потеряло управление. Его куда-то тащило стремительное Сомалийское течение, и только благодаря тралу, волочившемуся по дну залива Формоза, это происходило не так быстро.

Вечером 18 июня тралы шли один за другим, и только к трём часам ночи наступила небольшая передышка.

– Серёжа, я вижу, вы едва на ногах стоите, – в лабораторию вошёл Шубин в облаке папиросного дыма, – идите поспите немного. Сейчас намечается небольшой переход, а затем – гидрологическая станция, а уж потом, когда снова начнутся траления, я вас разбужу.

– Да что вы, Радий Александрович, я совсем не устал, а только раздухарился, – нагло вру я.

– Не кокетничайте. Нам с вами ещё полгода предстоит духариться, так что поберегите силы и отправляйтесь немедленно спать.

Я взглянул на лабораторные часы: они показывали три часа ночи. Делать было нечего, и я сначала зашёл в душ – смыл с себя пот, рыбную слизь и чешую, после чего снопом упал в койку и мгновенно погрузился в глубокий сон… Часа через два меня разбудили громкие, периодически повторяющиеся звонки, а старший помощник дурным голосом вопил по спикеру:

– Общесудовая тревога! В машинном отделении пожар! Общесудовая тревога!..

– Опять учебную тревогу затеяли, – сонно откликнулся с нижней койки планктонолог Валера, – недавно только станцию закончили. Отдохнуть не дают.