Виталий Листраткин - Книга искушений

– Слушай, Гвоздь… А как его звали при жизни?

– Кого?

– Ну цыгана этого…

– Михаил Оглы. А что?

– Ничего. Давай быстрее с ним закончим.

– Тогда обыщи его, – приказал Гвоздь. – Снимай с него все побрякушки, которые найдешь. Да смотри, не жадничай! Бери только самое ценное. Жадность – смертный грех, слышал об этом?

Археолог кивнул.

– То-то… А я пока по склепу остальные шмотки соберу… Интересно, что тут вообще есть – цыган-то, говорят, при жизни был весьма непростым человеком…

– В смысле?

– Пятнадцать лет назад Михаил Оглы Мудзагов, он же Цыган, Барон и Лохматый, промышлял тем, что от имени МВД крышевал около двухсот «коммерсов», а милиционеры выполняли его приказы. И никому из них в голову не пришло, что Барон вовсе не сотрудник ГУБОПа. Барон был тонким психологом и действовал по отлаженной схеме: приходил в офис к бизнесменам, показывал ксиву и говорил, что, мол, на них готовится наезд бандитов, а он может помочь. Ему платили даже тогда, когда по городу поползли слухи о его поддельном удостоверении.

– Хитрый мужик!

– А то. Особенно Барон достал столичных сутенеров – приезжал на «точку» и требовал отстегнуть нужную сумму. Если кто-то не соглашался, вызывал наряд и доставлял сутенеров и шлюх в отделение милиции. При виде этого «сотрудника ГУБОПа» ментов буквально трясло – так он их зашугал. И никто ни разу не удосужился позвонить, проверить, служит ли у них майор Мудзагов.

– Почему?

– У него фантастическая интуиция. Говорят, просто дьявольская – прямо нечистая сила какая-то…

Брат Отходняк

Алчность, жадность (греч. filarguria) – необоримая жажда приобретательства.

К полумраку глаза привыкали постепенно. Посередине склепа, который, похоже, кондиционировался, стоял просторный саркофаг. Гроб был ярко освещен, отблеск от него падал на огромную дверь, стилизованную под ребристую гранату, вмурованную в бетонную стену. Вместо дверной ручки – блестящая предохранительная скоба. Похоже, архитектор помещения фанател экзотикой стран Латинской Америки.

На стене висел «иконостас» политических деятелей: портреты Фиделя Кастро, Бен Ладена, Шамиля Басаева, Салмана Радуева и еще каких-то героев террора.

Я вздрогнул, когда из темноты неожиданно шагнул мужчина. На вид ему было около сорока, высокий лоб, глаза крохотные, злые, бодро торчала острая бородка. В его гардеробе отметил некоторую странность: куртка из турецкой кожи, сиреневый галстук, между пуговицами пикейного жилета он держал правую ладонь. Незнакомец стоял в лучах ламп, спрятанных вверху, и выглядел не то чтобы живым, но и не мёртвым.

Я осторожно кашлянул. Звук эхом метнулся по углам. Он молча разглядывал, как я достаю сигарету и лезу в карман за зажигалкой. Одновременно с первой затяжкой мужик оглушительно чихнул.

– Блядь! – энергично выругался он, вытирая клетчатым платочком обильные сопли. – Ну почему каждый мудак считает за правило курить в моём мавзолее?

Сигарета упала на пол, я незаметно «придушил» её ногой. Незнакомец подошёл ближе и внимательно посмотрел в глаза.

– Понятно, – усмехнулся он. – Что жрали сегодня, батенька? ЛСД либо амфетамины?

– Грибы, – не стал скрывать я и на всякий случай уточнил. – Псилосцибы.

Он откинул голову назад и оглушительно расхохотался. Его зубам мог позавидовать любой стоматолог, практикующий технологию отбеливания ZOOM.

– Псилосцибы! – ржал он. – То-то смотрю, ощущения какие-то необычные! Вообще-то эта хрень не по моей части – по ним Че Гевара рубит. Этот чемпион по продаже футболок, по грибам да по мескалину шибко специалист. Я-то обычно по ганджубасу тезисы выдаю, хе-хе!

Его снисходительный тон стал немного раздражать:

– Что такого смешного в грибах, а? Вы вообще кто?

– Ленин, – сухо представился мужчина. – Владимир Ильич. А вас как звать-величать?

– Стёпа.

– Прибыли к нам из Константинополя? – поинтересовался вождь всея пролетариата. – С какой, позвольте, осведомиться целью? Разлагать революцию чуждой нам буржуазной гнильцой? А?

Он щёлкнул пальцами. Из темноты неслышно шагнули двое матросов в развратно широких штанах, с длинными винтовками. Дорожки на истерзанных венах революционеров выдавали приверженность к инъекциям морфина. Один из матросов наклонился ко мне, обдав невыносимым трупным запахом. На его руках были видны следы запекшейся крови.

Профессиональный обыск выявил мою контрреволюционность, а точнее, два револьвера, которые оказались в карманах по чистой случайности. Моряки недавно ширнулись, возможно этим объяснялось то, что меня не пристрелили тут же.

Ленин приблизился вплотную, компенсируя разницу в росте злобой налитых кровью глаз. Я некоторое время смотрел ему в зрачки, затем не выдержал, и отвел взгляд.

«Вот и пиздец тебе, Стёпа, – грустно подумалось мне».

– Ты что не понял, кто я?

От напряжения с висков потекли крупные капли пота.

– Ладно, не парься, сам скажу, – смилостивился Владимир Ильич. – Короче, я – твой приход.

– В смысле?

– В смысле – от грибов, которых ты давеча нажрался.

– Это чё? Я в кайф так попал?

– Но-но! – сурово поправил Ленин. – Ты не путай мокрое с тёплым! Все совсем не так – ты не можешь попасть в кайф, только кайф может попасть в тебя. Вот ты, собственно, туда и угодил.

– Это как? – не понял я.

– Представь себе, что ты плаваешь в огромном море сказочного наслаждения.

– Ну.

– Но между морем и тобой находится пузырь из чёрной толстой резины. Ты как будто делаешь маленькую дырочку в этой резине и к тебе внутрь попадает тоненькая струйка кайфа. И ты балдеешь.

В голову пришла смелая мысль:

– А если эту резину вообще убрать? А?

Он усмехнулся:

– Только пока между морем кайфа и тобой есть эта резина, ты понимаешь, что это кайф. А как только препон не будет – ты станешь частью этого моря. А в этом, поверь мне, нет ничего привлекательного. Алчность – очень плохо. Смертный грех, понял?

Я не нашелся что ответить.

– Кстати, батенька, – продолжал Ленин. – Нескромный вопрос, а какое нынче время? Нет, просто интересно.

– Третье тысячелетие на дворе.

– И кто всех победил? Я имею в виду вселенский масштаб.

– Деньги.

– Невероятно!

Ленин зашагал вокруг саркофага:

– Товарищ! А давайте дунем по ганджубасу! Чертовски хочется курить!

– Мы же в мавзолее, Владимир Ильич…

– Пустяки! У меня есть план.

– ГОЭЛРО?

– И он тоже.

Ильич достал из кармана куртку портсигар, забитый «беломоринами». Первым проглотил клуб горького дыма и передал мне папиросу. От первой затяжки никогда не жду каких-то особенных чудес: у меня свой критерий опьянения, чем-то похожий на удар лопатой по затылку, только без боли и крови. Даже представляю этого насквозь прокуренного типа с темными волосами, скрученными в тонкие «дрэдды», как он замахивается, разбегается и глушит по голове совковой металлической лопатой. Качество прихода зависит от силы замаха чувака, толщины лопаты, разбега и еще некоторых факторов.