Виталий Листраткин - Дом Ра. Приключенческий роман, написанный предпринимателем о предпринимателях

© Виталий Павлович Листраткин, 2017

ISBN 978-5-4485-2687-9

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Я не помню толком своих родителей, разве что отдельные ощущения: влажные губы мамы, терпкий запах духов, крепкие руки отца, собственный счастливый визг, когда он поднимал меня высоко-высоко.

Сказка закончились в шесть лет. Произошла автокатастрофа, и я остался один. Печально, но бывает. Меня взяли на воспитание родственники – дядя с женой. Собственных детей у них не было, поэтому нереализованный родительский потенциал достался мне. Впрочем, избытком внимания мы друг другу не досаждали – все были заняты своими делами.

Элегантный дядя Юра походил на актера Олега Янковского в роли «того самого Мюнхгаузена». Всю жизнь проработал в закрытом НИИ. По слухам, институт занимался разработкой элементов знаменитого некогда «Бурана». Он много курил – без конца смолил крепкие папиросы. Жена его, беспокойная голубоглазая худышка Ирина, работала экспедитором, постоянно в разъездах. А я читал книги и воспитывал сам себя.

Жили мои родственники небогато, если не сказать жестче. Однажды меня пригласили на день рождения к другу, я был поражен обилием новенькой мебели в его комнате. Эта мебель так шокировала, я только и делал, что задвигал и выдвигал ящики. Придя домой, решил с максимализмом ребёнка: «Сам сделаю не хуже!»

И сделал, из спичечных коробков. Родственники добродушно посмеялись, а я неожиданно повзрослел: «Вырасту – куплю настоящую!»

– Вырастешь… – потрепала меня по волосам Ирина, вздохнула почему-то.

Помню, в пятом классе мечтал стать лесничим. Мы занимались в кружке юннатов, мастерили скворечники, сажали тонкие побеги деревьев. Мне казалось невероятно важным спасать флору и фауну!

Впрочем, к флоре я потерял интерес – мне попался журнал «Юный техник», и транзисторы победили хрупкие деревца. Дядя принес паяльник, канифоль, олово, и отныне вечера были посвящены созданию забавных устройств: радиоприемник, дверной звонок, звуковой датчик.

В моем городе такое не было принято. Принято слоняться по улицам, сидеть на скамейках, грызть семечки и хитренько так посматривать: слышь, ты кто? Чей? Ну, понятно. Деньжат подгони, пацан! Нет? А ну-ка за сарай пошли! На тебе, на!

Никогда не путай плюс с минусом.

Помни про заземление!

Однажды приятель принес сломанный магнитофон «Маяк» – железный гробик с кучей разнокалиберных катушек.

– Чувак, там последние боевики! Прикинь, как круто!

Мне так захотелось послушать! Беглый осмотр показал, что у магнитофона умерла электроника, но механическая часть исправна. За вечер я спаял новый усилитель, запилил что-то вроде колонок. Заправил ленту в устройство и повернул «Пуск».

Это была композиция «Ты мое сердце, ты моя душа» немецкой группы «Модерн Токинг». В тот вечер я прослушал её сто раз. Мне было пятнадцать лет…

Я взрослел. Из зеркала смотрел юноша арийского типа: огненно-рыжие волосы, голубые глаза под строго сведёнными бровями, рельефный подбородок.

Стригся я довольно коротко, отчего волосы на макушке топорщились ёжиком. Ирине особенно нравился этот ёжик.

– Солнышко! – трепала она по вихрам.

– Какое ещё солнышко? – бурчал я, уклоняясь от ласкающей руки.

– Солнышко – это сынок большого жаркого солнца. То есть ты – солнечный мальчик…

– Я не мальчик! – сердился я, а Ирина смеялась.

Когда на подбородке окончательно утвердилась щетина, я научился ценить прелести молодежных журналов, разбираться в современных музыкальных течениях. Обзавелся собственным проигрывателем виниловых пластинок, собрал коллекцию ударных записей «хэви метал». Я посещал сборища таких же фанатов от музыки, где спорили о кумирах: кто в какой группе играл, в каком именно стиле. Тогда в телевизоре показывали исключительно «перестройку», поэтому новости узнавались путем личных встреч.

На такой «перетёр» пришел парень, с которым мы были шапочно знакомы. Кто-то сообщил ему, что я разбираюсь в электронике.

– Можешь починить приставку к электрогитаре? – спросил он.

Я попробовал, у меня получилось. Так я соприкоснулся с миром музыкальной богемы. Обитатели этого мира всегда были навеселе, много болтали, и вообще – больше болтали, чем играли. Зато гордились личным знакомством с Шахриным, мечтали, как «свалят в Питер».

С музыкальным слухом у меня было не очень, на гитаре играл посредственно, но безумно хотелось выделиться. Для советского времени задача довольно непростая: до отличника далеко, в комсомольские активисты пробиваться не хотелось. Фантазировал: с головы до ног в чёрной коже, в грубых ботинках с высоким берцем, на ревущем мотоцикле подъеду к школе, заглушу железного коня, сниму шлем. Все притихнут, особенно Она – та девочка, за которой пытался ухаживать, «провожать». А потом вместе умчимся в неведомую даль…

Но у меня никогда не будет мотоцикла. Не будет черной кожаной одежды, ботинок с высоким берцем, даже имя той девочки стерлось из памяти.

Летом перед поступлением в институт я тусовался с компанией, которая по вечерам собиралась на веранде детского сада. Это был мир прямо противоположный по знаку романтичным музыкантам, но с общим знаменателем в виде бутылки вина.

Маргиналы, подонки, отморозки. Верховодили в этой компании персонажи с кличками Борман и Сява. Борман был невысоким резким парнем с круглым загорелым лицом. Меня изумляло, как он совершенно спокойно, даже буднично рассказывал, как в пионерском лагере изнасиловал какого-то бедолагу, как его потом разоблачили и песочили в детской комнате милиции. Откуда взялась у него такая кличка – никто не знал. Но уверен, Борман гармонично смотрелся бы в каких-нибудь «Ваффен СС» – сострадание и доброта не значили для него ровным счетом ничего. Сява на фоне Бормана выглядел более интеллигентным, хоть был на полметра выше и весил далеко за центнер. Он претендовал на роль своеобразного «разводящего», был не прочь поиграть в справедливость и поговорить за понятия.

Иногда приходил «старшак» по кличке Сиплый. Пальцы у него сплошь исколоты синими перстнями, и разговаривал он на таком мудрёном жаргоне, что я едва понимал. Впрочем, со мной он и не общался – считал ниже своего достоинства. Собственно, он и с Борманом-то беседовал сквозь зубы – как старший по криминальному званию. А уж рейхсмаршал-то как лебезил…

Два летних месяца каждый вечер я таскался на эту веранду. И сложно даже сказать, чем конкретно занималась эта публика – курили, разговаривали, иногда пили чье-то вино, иногда срывались куда-то. До сих пор не понимаю, как затесался в эту банду, как они меня терпели – я же явно зевака, наблюдатель.