Александр Кичигин - Счастливое время романтиков. СССР. Москва. Общежитие

После первого под неимоверно вкусный шашлык тосты продолжились. Лидерами в них, конечно, выступали кавказцы, которые умело соревнуясь в красноречии, упомянули и родителей, и прекрасных дам, и «успешное» поступление в институт, рассказав много нравоучительных баек, облаченных в тосты. Их можно было слушать часами, особенно когда сознание под воздействием выпитого приобрело какое-то до этого неведомое утонченное восприятие происходящего: радостное и умиротворенное. При этом пьяного дискомфорта, похоже, никто не ощущал, включая Санина – свежий воздух и обилие мясных закусок благоприятствовали культурному времяпровождению.

Когда абитуриенты вволю насытились и наговорились, худенькая симпатичная девушка Люда с длинными волосами и смешной короткой челкой, взяла в руки гитару и неожиданно запела хорошо поставленным голосом, только недавно ставшую известной и популярной песню, которую Санин почему-то до этого не слышал.

«У беды глаза зеленые —

Не простят, не пощадят.

С головой иду склоненною,

Виноват, и прячу взгляд…» – тихо и проникновенно звучал ее голос, отчего все в восхищении замолкли и загрустили. —

«В поле ласковое выйду я

И заплачу над собой…

Кто же боль такую выдумал,

И зачем мне эта боль…» [5]

Понять с первого раза, о чем поет Люда и откуда «боль» Санин, да и другие абитуриенты не могли, но песня брала за душу, и, когда она закончилась, все горячо зааплодировали и настойчиво стали требовать продолжения. Девушка не стала ломаться и продолжила выступление, каждый раз поражая слушателей содержанием песен и приятным вокалом.

В другое время и в другом месте Санин ни за что бы ни решился взять в руки гитару, более того, отправляясь поступать в институт, он зарекся прилюдно не афишировать свои способности в пении и игре на гитаре, но располагающая душевная обстановка и жажда абитуриентов к искусству подобного рода, а также выпитое спиртное, неожиданно побудило в нем желание показать и себя на этом популярном поприще. Тем более что, когда девушка устала и отложила гитару, слушатели просительно загалдели, дав понять, что желают продолжения художественной самодеятельности.

– Может, кто еще споет? – в надежде осмотрела она присутствующих.

Санин, конечно, не был гитаристом-виртуозом, а скорее дворовым музыкантом-самоучкой. В классе седьмом друг научил играть на одной струне «Кузнечика», после демонстрации которого, родители в части приобщения к хорошему начинанию купили ему недорогую гитару, предложив тратить свободное время с большей пользой, чем бестолковое катание с друзьями на велосипедах, или, по крайней мере, разбавлять его обучением музыки. Кроме того, в детстве у Артема обнаружился довольно приличный дискант, открытый новой учительницей пения на первом же уроке при индивидуальном прослушивании учеников. Она тут же прибежала к его родителям с предложением срочно отдать ребенка в музыкальную школу, предсказывая блестящее будущее на этом поприще. Эмоциональная речь, свойственная практически всем представителям подобных профессий, обильно сопровождаемая характерной жестикуляцией, убедила отца и мать Санина в исключительности сына, и буквально на следующий день они привели его в местный Дом культуры, где преподаватели за небольшую плату давали уроки музыки практически всем желающим.

– На каком инструменте хочешь обучаться? – спросила у Артема преподавательница игры на фортепьяно, единственно оказавшаяся на месте.

– На аккордеоне, – безапелляционно заявил Санин-младший, как ему накануне настойчиво посоветовали родители, утверждая, что этот инструмент имеет «очень даже подобающе звучание».

– Аккордеониста у нас нет, – сразу же огорчила она его, – впрочем, для начала давай проверим слух.

Подведя Артема к пианино, она простучала на одной клавише незамысловатую комбинацию, после чего предложила повторить.

Санин без труда повторил.

– Неплохо. А так?

Санин повторил снова.

– Совсем неплохо! А так?

Все последующие тесты, усложняемые с каждым разом, Артем также повторил без ошибок.

– Гениально! Я его беру, – заявила пианистка, обращаясь к родителям.

Видимо разницу между стоимостью аккордеона и неподъемной стоимостью пианино, которое со временем, как ни крути, придется приобретать, родители мальчика в уме прикинули сразу, поэтому от неожиданности не сразу смогли дать согласие, однако, привыкшие ни в чем не отказывать сыну, смирившись, спросили у него:

– Будешь учиться на пианино?

– Еще чего! – неожиданно уперся Артем.

– Но почему? – крайне удивилась пианистка.

– Девчачий инструмент! – резюмировал ребенок.

Огорченная учительница попыталась поспорить, старалась убедить родителей, пуская в ход все свое эмоциональное обаяние, но безуспешно – маленький упрямец жестко стоял на своем.

– Но ведь и аккордеона у нас все равно нет!

– А баян? – вспомнил вдруг Артем первого своего учителя пения Махова Николая Петровича, немолодого краснолицего мужчину, который на уроках только и делал, что сам себе играл на инструменте и вдохновенно пел лирические песни, а когда кто-то заходил в класс из руководства школы, резко менял репертуар на революционно-патриотический. Иногда он просто жаловался малолеткам на свою неустроенную жизнь, пытаясь донести до их сознания непонятные взрослые проблемы, и они его жалели и любили, как «ненапряжного» учителя, на уроке которого исключительно отдыхали. Когда он по неизвестной причине исчез из школы, все очень сильно расстроились, тем более что случайно подслушанная фраза от кого-то из учителей «сильно закладывал» ничего не объясняла. Впрочем, «Петрович» или «Мах», как его часто называли взрослые, видимо, от потери столь престижной работы сильно не пострадал – ученики часто впоследствии могли наблюдать его явно помолодевшим на различных увеселительных мероприятиях города типа свадеб, проводов в армию и тому подобных.

– Баян у нас есть, – нехотя созналась пианистка, – Махов Николай Петрович преподает.

И Артем с удовольствием записался на баян, предвкушая в будущем иметь такую же завидную популярность, как и у бывшего учителя пения. Впрочем, мечтам его сбыться было не суждено – ни на первое, ни на второе занятие, утвержденное строгим графиком, баянист не явился, а на третье обиженный Санин сам не пришел.

Учиться играть на гитаре тоже оказалось непросто. Вроде, в городе чуть ли не каждый пятый пацан мнит себя гитаристом, а больше трех, от силы пяти аккордов не знает. Бренчат на лавках за семечками какие-то однообразные полублатные жалостливые песни, типа про молодого красивого парня, который на суде рассказывает, как связался со шпаной, стал грабителем и убийцей пока, в конце концов, по недоразумению не вырезал всю свою семью, включая шестилетнюю сестру. При этом в зале все его жалеют и плачут, а концовка вообще не поддается здравому смыслу: «Народ хотел его простить, но судьи приговор читали…» А профессионалу типа руководителя городского ВИА Миши Безгина, короля местной танцплощадки и любимца молодежи, на какого-то начинающего гитариста Санина Артема плевать с высокой колокольни. Он ему даже руки не подаст при встрече, не то, чтобы дать несколько основополагающих уроков! А ведь Санину хочется не просто бренчать по лавкам, ему необходимо как-то выгодно отличаться от общей массы! Хоть и скромный, вроде, парень, а капля тщеславия все же гложет. Впрочем, без этой капли и прозябают на лавках горе-гитаристы, никакой от них пользы…