Татьяна Кузнецова - Светлая печаль

Старший брат Эгольда, Тихон, обучался игре на флейте. Под стать своему имени мальчик был молчалив, даже слишком. Обычно почти всё время визита у юного господина он сидел в углу на стуле за огромной вазой. Из тени этого убежища смотрели большие настороженные, как у испуганного кролика глаза. Марс всегда удивлялся тому, как у него хватало сил так долго сидеть в одиночестве и как его не завлекало внешне приветливое общество младшего брата и Андрея. Если же кто-то из взрослых заставлял его выйти из угла, то его присутствия никто не замечал. Тихон мог с полчаса стоять, передёргивая плечами, словно ему холодно, смотреть в пустоту и шевелить губами, как будто это было нормально. Никто бы его даже не окликнул.

Один раз Марс, у которого эта отрешённость Тихона вызывала жалость, решил попробовать разговорить и вовлечь гостя в игру со сверстниками. Он зашёл за вазу, с трудом нашёл фигурку мальчика и, чуть поклонившись, спросил с улыбкой:

– Господин Тихон, отчего вы всё время наслаждаетесь одиночеством? Мне кажется, что юный господин и господин Эгольд были бы рады вашему обществу.

И без того большие глаза увеличились ещё более, в тусклых зрачках зажёгся какой-то странный непонятный слуге страх. Тонкие выточенные пальчики побелели, вцепившись в плечи. Тихон вжался в угол. Марс растерялся, он впервые видел, что ребёнок с такой силой прижимается не к матери, а к углу, к одиночеству. Этот зверёк, когда-то бывший человеком, передавал слуге какую-то тупую боль, стянутую страхом. Мужчина что-то пробормотал и скоро отошёл от этого пустого угла.

Потом Марс узнал из диалога наставников господ, что Тихона, имеющего уникальные физиологические задатки для игры на флейте, вырывали друг у друга из рук многие учителя. Предпоследний из них видел в мальчике лишь цирковую зверушку. Он безжалостно отвешивал ему подзатыльники, бил по спине тростью в целях воспитания из него музыканта. А потом водил его по домам, где были празднества, чтобы, как он говорил: «Малишь набирались опыт». Сцены лучше учитель достать не мог, да и не хотел: здесь платили лучше. Поэтому Тихон усердно, боясь получить удар за дверью, нажимал на упругие клапаны, вдыхая своими большими лёгкими жизнь в блестящую флейту перед красными смеющимися рожами. Под ноги ему кидали кексы, пирожные, куски сахара, которые наставник, боясь, что из обиды ему заплатят меньше, заставлял ученика поднимать.

Родители, занятые тогда маленьким Эгольдом, не разбирались в ситуации. Им хватало ощутимого прогресса в игре мальчика и веры, что из него получится великий человек.

Тихон, ещё толком не понимая, что так быть не должно, что над ним издеваются, что им пользуются, терпел и грел в руках спасительную и проклятую флейту. Но однажды, когда на очередном «выступлении» его попытались заставить «плясать под дудочку», нечто гордое и звериное поднялось у него в душе. Он вырвал свою флейту из рук учителя, начавшего играть что-то весёлое, оттолкнул его и хозяина праздника, выбежал из дома.

Никто не знал, где он был весь вечер, но вернулся к учителю он заплаканный. Наставник не сдерживал ударов, он остановился только, когда мальчик уже не смог подняться с колен. С того дня Тихон не произнёс ни одного слова и отказывался играть на праздниках. Учитель злился, бил его, а потом, сдавшись, швырнул его на руки родителям, которые, подыскавшие уже педагога Эгольду, тут же отдали ему и Тихона. Новый наставник большими усилиями добился от нового ученика игры, но выступать на достойной сцене, которую он мог дать мальчику, уговорить не мог. Злился про себя, но надеялся, что со временем сможет достичь желаемого.

Андрей, обрадованный сначала новым приятелям, через пару дней разочаровался в них. Тихон всё время прятался от него так, что через неделю стал для него чем-то бестелесным: Андрей уже не мог точно сказать, какого цвета были у гостя глаза, высокий ли он был, и была ли у него улыбка. Эгольд же прекрасно играл один, ему не нужен был друг, он нуждался в подобострастном рабе, готовом восхищаться им. Андрей не хотел играть эту роль, у него уже был стержень, который не позволял ему сгибаться перед сверстником. Поэтому каждый визит Эгольда был продолжением спора, сражения за первенство.

Марс, который хотел, чтобы господин общался с более простыми детьми, нашёл пользу и здесь. На примере поведения Эгольда он заставлял Андрея рассуждать, учил различать хорошее и плохое. А узнав историю Тихона, стремился оберегать своего господина от подобного. Но Лира Михайловна к своему достоинству пока не давала даже намёков на подобное отношение к своему воспитаннику.

Тяжелее всего Андрей терпел общество Русланы. Девочка была одного возраста с Тихоном. Она приходилась двоюродной племянницей Лире Михайловне, поэтому гостила почти каждый день. Мальчик пробовал завлекать её в игру, даже умудрился выпросить у наставницы пятнадцать мину в саду (под зонтом, конечно), но Руслана всегда на его слова надменно встряхивала серыми кудряшками и подходила к старшим. После нескольких её визитов, во время которых Андрею приходилось сидеть за столом, пока взрослые за чаем вели беседу, ведь его гостья сидела с ними, смотря глазами полными обожания на тётушку Лиру, мальчик стал учиться врать.

Лира Михайловна для практики уроков этикета обязала Андрея занимать Руслану или разговорами, или играми. Но мало того, что детей общество друг друга не интересовало, так Андрей получал ещё и выговоры за это от наставницы, хотя его вины тут и не было. Ему даже продлили время уроков этикета в ущерб отдыху то ли для наказания, то ли для пользы. Именно тогда Андрей и стал делать неумелые попытки обмануть Лиру Михайловну. Один раз он, помня, что из-за головной боли однажды его освободили от принятия гостей, сослался на неё. В другой – отпросился сходить за игрушками, отказавшись от помощи слуг в этом деле. Марс, следовавший тогда за ним, ясно понимал, что шагает его господин медленно, цепляется руками за все двери и углы, а также выбирает самые длинные дороги он намеренно. Слуга всё понимал, но поливать ростки лжи не собирался. Однажды вечером, когда он сопровождал Андрея в комнату, Марс спросил:

– Господин, сегодня вы сослались на головную боль перед приездом леди Русланы и её матери, а потом, когда я хотел уложить вас в постель и послать за вашим доктором слугу, вы отказались и стали играть на пианино. Почему вы так поступили?

– Марс, мне не нравится играть с Русланой. Ей интереснее говорить с Лирой Михайловной, а Лира Михайловна за это недовольна мной.

Мальчик говорил абсолютно честно и серьёзно. Он не стыдился своего поступка и не скрывал его. Тогда Марс решил показать юному господину другую сторону лжи.