Григорий Семяшкин - В поисках русака, или Русский исход

Бойтесь женщин-интеллектуалов. Они несут в наш уютный мужской миропорядок разрушительный хаос. Утверждения о том, что они способны указать путь к новому возрождению, ложны. Их природа консервативна.

Местом ее рождения была Вологда – город обветшалых кварталов и кривых улиц, петляющих вдоль речного русла. Центральный проспект города – река, вдоль берегов которой сиротливо гнездились церкви, подарившие ей самые яркие впечатления первых двенадцати лет жизни. По выходным мать, ведя дочь за руку, обходила одно богоугодное заведение за другим. В полусумраке храма смесь запаха моющего порошка и горящего воска рождали в детской душе умиротворенность.

На реке стоял белоснежный дебаркадер. В нем располагался дешевый ресторанчик, в котором мать работала официанткой. Рукава ее неизменного серо-голубого пальто пахли средством, используемым для мытья посуды. Работа была трудной и нервной. В числе посетителей попадался разный люд. Однажды мать попыталась выгнать уснувшего за столом пьяницу. А за того вдруг дружно заступились посетители. Маленький, сухонький, пьяненький мужичок оказался известным поэтом. Вы замечали, многие плюгавенькие, вроде бы внешне судьбой обиженные поэты, на поверку являются подвижниками духа и мысли. В ответ на ее грубость человек, наделенный даром свыше, совершил благородный поступок – сочинил в честь матери полное свежей романтики великолепное стихотворение. Проявил божий промысел в ответ на обиду. В его послании миру – уют ресторана был лучшим средством от хандры в слякотную погоду.

Впрочем, мать была женщиной богобоязной, она знала для себя одну истину и во время посещения храма старалась внушить ее дочери – «будь прилежной, бойся и соблюдай заповеди бога, и все будет у тебя происходить без происшествий». Главной чертой характера матери была рассудительность. У нее все было определено заранее.

Отец был другим. Человек окруженный сомнениями. Высокий, смуглый, худощавый, один из тех, кто – «поговорили, порешили, делаем так», а через десять минут в его голове под волнистыми черными волосами в сумятице чувств рождались другие предложения – «поступить так, сделать это, а может, по-другому, или совсем отказаться от намеченного мероприятия». Парадокс его поведения состоял в долгом принятии решения, в мучительном выборе приемлемого варианта и быстром исполнении. Его сноровка и деловая хватка позволяли браться иногда за исполнение таких работ, от которых другие отказывались.

В Вологду отец попал еще ребенком, в период эвакуации из Ленинграда. Отец его погиб на фронте под Ржевом, а мать, набожная еврейка, сухонькая старушка, с черными маслинами грустных глаз, доживя до преклонных лет, скончалась через пять лет после рождения внучки. Витоника помнила ее слабо. Сомнения отца, дотошного до мелочей инженера-теплотехника, и рассудительность матери – самоучки-психолога, получившейся из официантки, сформировали две разнонаправленные половинники характера их дочери.

В семнадцать лет она сбежала из дома. Так выглядело внешне. На самом деле, это был побег от самой себя, от своих трудноразрешимых противоречий. Ее угнетали общие правила поведения «приличных» детей, боязнь наказания, осуждения за отступление от них. Она жалела мать за въедливый запах моющих средств, отца – за потерянную успокоенность, но быть одинаковой с ними, разделить их участь, даже в самом малом, означало для нее – быть вместе с ними, в постоянно всасывающем «болоте» бедной жизни. Носить еще один сезон ту же одежду, когда подружка донашивает уже вторую обновку. Помогать матери убирать столы с грязной посудой, в то время как ее школьные друзья проводят время в беззаботных развлечениях. С детства она усвоила – самостоятельность в принятии решений рождает крылья для полета в пространстве свободы. Дни бегства – первые дни полной свободы – тогда ей так казалось. Ради нее, она сменила надоевшую родительскую опеку на совместное проживание с малознакомым человеком.

Теперь все иначе. У нее веселый нрав, стройная фигура и приятная внешность. Она свободна от надуманных обязательств. Ее друг художник, материально обеспеченный человек, почти ровесник отца, создал ей материальный уют, подарил возможность общения с другим кругом, кругом иначе мыслящих людей, людей, склонных обсуждать совершенно другие проблемы, наконец, людей, замечающих и ценящих ее красоту и свежесть молодости.

Облако свободы поднимает на высоту, радиус обзора становится шире, поле для выбора цветов – приятных знакомств становится безграничным. И всё-таки прагматичный цинизм был для нее чужд. В восемнадцать лет она влюбилась в аспиранта МГУ. К тому времени в отношениях со старым другом проявилась неискренность. Она, как трещина, разделила их. Художник, старый плут и обольститель, всегда оправдывал свои духовные превращения особой рациональностью. Он был, по сути, один из тех, кто сам для себя создает своего удобного бога – время, прощающее изменчивость их поступков. Сегодня Бог относился к его поступку так, а завтра иначе, исходя из его же пожеланий. На самом деле, он принадлежал к категории людей многобожников, лишь формально причисляющих себя к религии одного бога. Их безпринципность, отсутствие постоянства рождают неискренность во взаимоотношениях с другими людьми.

Художник был рад расставанию. Страсть прошла, а фантазии Витоники, питаемые смешанной энергией чувств и молодости, стали для него обременительны. Старый корабль уже искал спокойный причал в удобной бухте. Действие заменялось созерцанием. А с ее стороны трепетал парус, ловящий любое дуновение ветра, парус желающий быть наполненным штормовым порывом, втягивающим корабль в стремительную пучину безбрежного океана жизни. Источник любви иссяк. Прежний друг стал ей чужд.

Ее новый знакомый, аспирант Андрей Калугин, наоборот, был готов окунуться в жизнерадостный напор, стремительно накативший на его успокоенную тишину. Он с радостью, почти восторгом, обменял скромную определенность – аспирантура, защита, ученое лежбище среди моржей-долгожителей бесславного НИИ, создаваемую для него мамой профессором-биологом из МГУ, и папой, заместителем директора крупного завода, на приятную, чертовски обаятельную, малую предсказуемость, предложенную Витоникой. Год общения с ней принес ему больше впечатлений, нежели двадцать пять лет жизни до знакомства с ней. Прыжки с парашютом с телебашни были их совместной шалостью, всего лишь рассчитанным риском, необходимым для наполнения крови адреналином. Был и спонтанный экстрим – знакомство с кавказскими банд-партизанами. Одному из них для операции на черепе потребовался специальный сплав, который Андрей смог достать через отца.