Владимир Фадеев - Возвращение Орла

– Не в геометрии только дело. Сейчас не я её пишу, а она меня.

– И много написала?

– Да черновичок уже в ящик стола не влезает, а конца не видно.

– Это же славно! Взрослеешь, – и продекламировала: Всё-то ясно молодым… Ты не прозевай семь-дым, Проворонишься! «Раззудись плечо – И брань нипочём!», Да не от всего мечом Оборонишься!..

– Надо же, помнишь! А всё «Крещение» оказалось только первой главкой.

– Оказалось?

– Я же тебе говорю: такое чувство… даже не чувство, а реальность, что она, вся поэма, существует уже давно сама по себе, а меня тянут к ней, как осла за уши, и я ещё упираюсь. То есть она больше меня…

– Что же в остальных?

– Бога поменять, конечно, не рубаху переодеть. Но ведь и царей сменить – не переобуться! И попов не за просто так жгут со всеми приходами, а потом ещё раз да всех скопом – и Бога, и царя, и попа… И это, если всё-таки кривую по этим точкам нарисовать, логически идёт к пределу: народ.

– Что народ?

– Теперь тому чародею, а правильней – Великому Чёрту, что в нашей истории мутил и мутит, можно взяться и за главное.

– «… Тут Добрыня ясноликий выбрал, вырвался вперёд, а от Киевских ворот шум великий: БОГ НЕ ТОТ!!!» Значит, вторая глава у тебя будет про смуту – «ЦАРЬ НЕ ТОТ!», потом про раскол – «ПОП НЕ ТОТ!», потом, как итог первых трёх подмен, 17 год – «БОГ, и ЦАРЬ и ПОП НЕ ТОТ!». Так?

Семён оторопел. Он год вымучивал структуру и названия частей, а тут – пожалуйста!

– Умница!.. – только и сказал.

– Первые четыре части история за тебя уже написала… – и вдруг резко повернулась, – у тебя тоже ощущение беды? Что какая-то страшная главка впереди, трагический финиш – «НАРОД НЕ ТОТ»?

– Только куда его, ощущение? Поэмкой же не спастись, что-то и делать надо.

– Спастись и одним словом можно…

– И убить словом можно… какое тебе сейчас слышней? То-то же. А мне из ящика стола, как с высокой горы, так ясно увиделась последняя тысяча лет… мы бьёмся всё это время с одним единственным врагом, Великим Чёртом. Он терпелив и упрям, зная, что в прямом бою нас не взять, и не удастся сразу крикнуть «Народ не тот!» – смахнуть нас с лица вожделенной для него планеты, начал, стэп бай стэп, как в его свите принято, раз за разом находить бреши в нашей броне, пробираться внутрь нашей сути и, как с капусты, которую мы сейчас сажаем, листья, снимать с нас одну кольчужку за другой, пока вот не добрался до кочерыжки…Украл богов, заменил власть, поменял попов, потом одним движением смахнул со стола эту фальшивую защитную не защищающую триаду, что сделать было несложно – за не родных богов, царей и попов народ и не вступился, и уже тогда, в 17 году начал, наконец, и уничтожить самоё русское, у него же в первые годы всё шло, как по маслу – гражданская война со всеми прелестями братоубийства, разрухи и голода, стервятники уже слетелись на делёж трупа… но вдруг случилось то, что этот Великий Чёрт в кошмарном сне не увидел бы – народ, освобождённый от этих пут – ложного бога, ложного царства, ложного пастырства – соединившийся, наконец, со свое природной сутью, пошёл в такой взрывной рост, что всего за тридцать лет не только уничтожил всех чертовских наймитов внутри (жалко, что не всех!), отразил величайшую в истории мира атаку извне, и достал головой до неба, чем привёл чертовской синклит в ужас – и от того, что их тысячелетний труд насмарку, и, главное, от того, что высвобождение русского духа они, выходит, организовали своими руками! Отдышались и набросились снова: мобилизовали всех, и недобитых внутри, и озверевших от поражения снаружи, и, воспользовавшись тем, что за малый срок народ-победитель не успел воссоздать себе новую защитную триаду – идею, власть и жрецов-идеологов, приступили к лелеемой ими тысячу лет задаче: «Народ не тот!» И, похоже, у них получается.

Прошагали до мотоцикла молча.

– Привёз я тебе «Крещение», только оно не по задуманному… – Вытащил из-под сиденья тетрадку, – у нас с тобой как читательско-писательский клуб – обмен рукописями. Вступление оставляем, а у первой главы название тогда уж переправь на твоё – «Бог не тот!».

– Хорош подарочек к 1000-летию!

Нина Ивановна – Сергей Иванович – лещ – неравная битва

В прекрасной ключевой воде

Лещи водились.

И.А. Крылов, «Лещи»

Не стыдись, страна Россия!

Ангелы – всегда босые…

М. Цветаева

В бригадирской, располагавшейся в правом крыле первого этажа «Хилтона», откуда звонили в Коломну насчёт необычайного экземпляра, Нина Ивановна решила вдруг, вопреки договорённости, леща не оставлять. Сказала: «Мой это» – хоть никто и не оспаривал, и по земле поволокла мешок к себе в лачугу. Дома успела только налить полстакана «розового крепкого», купленного впрок на завтрашнюю годовщину памяти Сергея Ивановича (магазинчик в отделении работал два раза в неделю, вторник и четверг, а поминать надо было в воскресенье), и уже почти закончившегося, как перед палисадом остановилась белая машина.

– Ой, ребята! – всплеснула она в окно руками, едва не опрокинув «розовое». В прошлом году они приезжали спустя недели две, как старик ушёл, а в этом, видишь, ровно на годовщину успели. Родные дети разъехались, так рада этим, московским – который год привозят городских гостинцев – спиртику «для компрессов» да батон варёной докторской, в Дединово не достать, а беззубым старикам два кило деликатеса за счастье. А поначалу ребят невзлюбила, Иваныч от них с берега всегда являлся тёплым, а чаще и не являлся вовсе, вместе сутками будылили, да что уж… батон-то варёной всегда ей перепадал. Теперь вроде родни.

– Вот, приехала твоя команда, – обратилась она к мешку, и, как будто услышав её, мешок шевельнулся.

Капитан после счастливого воскресения Орла еле угомонил братьев по стакану. Понимал: в поле надо выходить, помнил дедов полузавет: живите, как д о лжно, все получится, всё, что нужно, произойдёт. А должно было утром выходить в поле сажать капусту, да и ни к чему скандалы с самого начала, ни к чему баламутить пространство – вдруг оно да не отзовётся в нужную минуту? И без прогулов не ангелы А выходить непросто было: у Аркадия клевала бройлерная уклейка, вопил с берега: «Оставьте меня дежурным!..», Поручик, гусар, вдруг не захотел пьяным садиться за руль, Николаича пробило «на мысль», его в этот момент не тронь, Винч, как попугай, повторял: «Дороги не будет, дороги не будет…», и, чтоб она была, все наливал и наливал. Африка вообще перепутал дни и твердил: «Воскресенье, сегодня воскресенье, в воскресенье не работаем!», хотя была суббота. Один Семён, слава богу, в поле, что-нибудь там наврёт про их задержку.

Наконец впятером (Аркадий остался-таки «дежурить» – уклейка!) загрузились. Тормознули около пономарёвской хибары – колбаса второй день просилась в холодильник.