Сергей Лысков - Подарок, которого не было

Тимка родился здоровеньким, но неспокойным: то колики, то зубки, то просто так не давал по ночам спать. Конечно, не такой жизни ждали молодожены. Возможно, это стало причиной, что их любовь рассыпалась буквально в первый год совместной жизни. А может, там просто не было любви. И вот так, избегая родительских обязанностей, они под любым предлогом убегали из дома на гулянку, каждый к своим друзьям. Так и получились измена, и второй сын – рыжий и голубоглазый. Муж, естественно, ушел, заявив, что теперь не уверен в отцовстве и первого ребенка. Сама Ленка после развода оставила сыновей на мать и отправилась искать счастье в актерской среде, но, кроме аборта и вины за содеянное, ничего не нашла.

Обтесав о жизнь амбиции, она вернулась в поселок. Работать устроилась учителем музыки в школу. Худо-бедно, но стала жить. Чиров – поселок маленький и дружный. Двести километров от столицы, школа, храм, больница и два ФАПа – ничего особенного, разве что федеральная трасса и деньги из бюджета на её ремонт. Народ жил в основном продажами мяса и картофеля, и немногие счастливчики трудились на государство. Вот так и растили Мария Павловна и Елена Сергеевна двух мальчишек, без мужиков, но с женской мудростью. Одна по книжкам, а другая по наитию.

– Вы же братья, сколько можно ругаться? – стояла на своем мать. – Каждый день синяки. Сашка, ты всегда зачинщик, ты же младший, почему не уступишь?

– А почему он должен уступать? – возмутилась бабушка.

– Мама, не защищай, сидели, нормально праздновали, нет, он Тимура кусь, кусь.

– Ты виновата в этом. Зачем дорогие подарки делать?

– Мама, не начинай! Я тебе тысячу раз это объясняла. Он студент, ему нужен телефон.

С возрастом разногласия в воспитании детей между Леной и бабой Маней стали только острее. Они буквально ссорились по любому пустяку и всегда, обидевшись друг на дружку, переставали разговаривать. Вот и в это раз, уже перед сном, в полной тишине Лена мыла посуду, а Мария Павловна расставляла тарелки на полотенце, и на этом бы все закончилось, если бы не разбитая кружка.

– Тьфу ты, черт, – собирая осколки, прошептала он.

– Ты мне вот скажи, зачем ты его купила? – пользуясь моментом, спросила бабушка.

– Мам, весь мир в кредит живет, что ты проблему сделала из-за телефона? – выкинув осколки кружки, ответила Лена. – Нужная покупка для студента.

– Я же не вечная, как на свою зарплату двух сыновей тянуть будешь?

– Покупка в рассрочку почти без процентов, ну что ты взъелась? – она раздраженно посмотрела на мать. – Ну а как без телефона в столице?

– Не отталкивай Сашку, он твоя кровинушка, твое продолжение, – пристально смотря в глаза дочери, ответила Мария Павловна. – Ему род твой продолжать предрешено да грехи искупать. Не улыбайся, я никогда не ошибаюсь, истину говорю – так и будет.

– Хватит с меня это бреда, надоело! – резко оборвала её дочь. – Предрешено! Да откуда ты можешь знать, что предрешено? Вещунья она! Ты себе помочь не можешь, мучаешься от диабета, исхудала вся, а мне указываешь, как жить. Всё, надоело, уеду! Отработаю две недели и уеду с Тимуром в город, буду личную жизнь налаживать, в укор твоим предсказаниям. Из принципа выйду замуж, за первого встречного!

А Мария Павловна неспешно расставляла посуду.

– Поезжай, – скупо ответила она. – Держать не буду.

– На роду мне написано быть одной, ради сыновей жить! – не успокаивалась Лена. – Так я ради них и хочу найти мужика, чтобы не силиться, а жить нормально!

– Ты не кричи, – осекла её мать. – Надумала ехать – езжай, что воздух сотрясать, будто от этого время ускорится.

Играя скулами и щурясь от злости, Елена Сергеевна, не желая продолжать спор, добавила напор воды и продолжила мыть посуду. Сказанное в сердцах крутилось в голове, словно навязчивая мелодия, и неважно было, куда бежать, главное, подальше от дома. Домыв посуду, Лена ушла в свою комнату, а баба Маня – в свою. Зная характер дочери, сомнений не было, что та сделает задуманное, впрочем, Мария Павловна больше боялась за младшего внука, тяжело ему будет без материнской поддержки. Отпустить с матерью нельзя: как сорняк, будет сам по себе расти. Оставить дома – точно пойдет в автодорожники. И вот как донести до дочери, что за ним нужен присмотр, когда она слушать ничего не хочет про предначертанный жизненный путь, потому что сама творец. Что ей житейская мудрость и опыт?… – маразм больной старухи. Она – глашатай поколения, которому не нужно завтра, которое хочет сейчас.

Впрочем, на том и порешили, отгуляв новогодние праздники. Елена Сергеевна с сыном уехала в столицу. Жилье нашли сразу. Даже повезло: полкилометра ходьбы до училища, тихий спальный район и не дорого. Дав объявление о репетиторстве, Елена Сергеевна не сразу, но набрала учеников. Череда будней и выходных разбавилась редкими поездками в Чиров. И время понеслось привычным ходом.

Весной, когда до окончания школы оставалось сдать экзамены, Сашку с трудом допустили до аттестации, но его это не беспокоило. Тайком взяв паспорт, он по рекомендации Артура отправился к Михалычу. Хороший мужик оказался, понимающий жизнь, поэтому при виде юного рыжеволосого паренька сначала хотел отказать – мол, иди учись, за жизнь ещё наработаешься, но Сашка стоял на своем – мать уехала, бабушка больна, а деньги нужны. Пожалев Летова, он взял обещание, что через год тот поступит в колледж, а пока определил его в бригаду Красина. Санек сразу понравился бригадиру: не отлынивал от работы, впитывал, как губка, все, что говорят, и главное не отбивался от коллектива. Однако не все было так гладко, и если с личными качествами проблем не было, то вот с травматизмом во время работы – просто беда.

– Болит? – спросил бригадир, рассматривая ногу Александра. – Малой, третий раз за месяц, вот ума не приложу, как смола затекла тебе в сапог?

– Не прогрел как надо, – оправдывался Летов. – Сгусток сварился, Артур наклонил, и хлюпнуло не по желобку. Наверно, зря робу заправил в сапоги.

– Твою мать, Летов! – наморщил лоб Михалыч. – Робу он заправил… Тебя кто этому научил? Бегом в медчасть, пусть медик осмотрит.

– Понял, – рапортовал он и тут же стал переодеваться.

Конечно, бабушка узнала про работу автодорожником, она в первый день поняла, что внук устроился в бригаду к Михалычу. И тут не надо быть вещуньей – стойкий запах гудрона от одежды говорил сам за себя. Поэтому вечером, когда внук в очередной раз, прихрамывая, вернулся с работы, она без упреков полезла в сервант за скверно пахнущей пастой от ожогов, словно зная, что этого не миновать. Рана оказалась не глубокой, но большой; наложив пасту, бабушка с улыбкой взъерошила копну рыжих волос и заботливо сказала: «Ничего, к утру заживет». Зуд прошел тут же, а к утру волдырь стал мозолью. И несмотря на это, Михалыч перед сменой все-таки заставил взять допуск в медпункте.