Михаил Баженов - Happy hour

Сидящую за ним пианистку было почти не разглядеть, но даже издалека была заметна изящная невесомость её тонких рук. Играла она на удивление недурно. Обычно китайцы, механически исполняя европейскую музыку, умудряются привнести туда свой колорит, и в мелодии то и дело мелькает явственный восточный акцент, однако эта девица несомненно понимала, ЧТО она играет.

Тем не менее казалось, что кроме неё и меня в баре до этой музыки никому не было дела – оживление царило такое, что «Славянскому танцу» было не по силам превозмочь азиатский гвалт. «Напрасно сел от рояля так далеко» – пожалел я и наконец-то посмотрел в окно.

Вид и на самом деле был неземным. Молнии бесшумно штриховали ночное небо извилистыми паутинами трещин, осеняя золотыми нимбами и без того фантастические силуэты пекинских небоскрёбов, затем, посверкивая, осыпáлись под сокрушительными руладами грома, и в чёрном квадрате окна вновь замедленно проявлялось по-акварельному размытое ливнем безбрежное мерцание разноцветных огней.

От великолепного зрелища меня отвлекла официантка, принесшая пиво. Этой на вид можно было вообще дать лет 15, а то и 14. Облик её казался совершенно кукольным: пушистая чёлка до бровей и на удивление длинные для китаянки ресницы, что придавало раскосым глазам приглушённый, матовый блеск. На неправдоподобно узкой груди, обтянутой плотной шерстью платья, виднелись лишь робкие намёки на выпуклости – то, что короволюбивые американцы пренебрежительно именуют «tiny-tits» 4 4 Дословно можно перевести как «крошечные титьки», но я, будучи большим поклонником и ценителем подобного явления природы, предпочёл бы вариант «синички-невелички» (tit – по-английски также «синица») .

Зачарованно наблюдая, как она опускается передо мной на колени, я вдруг ощутил себя старым педофилом и отвёл глаза. Быстрыми словно у белочки движениями она открыла пиво, наполнила до краёв заледенелую кружку и поклонилась, прижав ладони к своим «синичкам», потом поднялась с колен и встала за моей спиной. Я недоумённо покосился на неё, но тут заметил, что у каждого столика в баре почтительно стоит одна, а то и две официантки. Да, лучшего способа борьбы с безработицей не придумаешь…

Пианистка закончила играть и поднялась из-за рояля. Раздались нестройные хлопки – кто-то всё-таки слушал! Она неспешно пошла вдоль прохода, и было можно получше её рассмотреть. Насчёт изящества я не ошибся, да и всё остальное оказалось весьма незаурядным.

Это лицо нельзя было назвать однозначно красивым, но оно сразу притягивало взгляд ускользающим ощущением того, что ты уже видел его на каком-то древнем аристократическом портрете. Встречаются порой такие лики, которые словно принадлежат совсем иным эпохам. Можно было легко представить её кем угодно – любимой кузиной императора Цинь Ши Хуана 5 5 Цинь Ши Хуан (259—210 гг до н.э.) – первый император Китая, силой объединивший семь враждующих феодальных княжеств в единую державу. Провёл целый ряд важных реформ: создал законодательную основу централизованного государства, ввёл единые деньги, систему мер и письменность, построил сеть дорог и Великую Стену, а тж. мн. др. Прожил всего 49 лет; отличался неуёмной энергией и деспотизмом, что даёт основания некоторым историкам называть его «китайским Петром I» (либо Петра I – «русским Цинь Ши Хуаном»). , элитарной поэтессой эры Троецарствия 6 6 Эпоха Троецарствия (220—280 гг н.э.) – период активного внедрения буддизма в китайскую культуру и, как следствие, возникновения новых тенденций в литературе и искусстве. Также характеризовался существенным повышением роли женщин в политической и культурной жизни. , предводительницей восстания каких-нибудь там ихэтуаней 7 7 Ихэтуань («Союз Единства и Справедливости») – националистическое движение конца 19-го – начала 20-го века, выросшее из эстетизированных сектантских триад и направленное на избавление Китая от колониальной зависимости и заодно искоренение всего иностранного. Было жестоко подавлено коалицией европейских стран; лидеры восстания казнены. – но только не пианисткой в этом прокуренном, галдящем на разных языках пентхауз-баре современной пекинской гостиницы.

Однако когда она небрежной походкой молодой пумы прошла недалеко от моего столика, я вдруг с изумлением заметил, что на ней была короткая юбка того же фасона, что и на всех прочих девицах, порхающих между японскими туристами. Словно для того, чтобы окончательно развеять мое недоумение, она направилась именно туда и уверенно уселась на коленки ко всё ещё продолжавшему аплодировать пожилому японцу. Я разочарованно опустил голову: не то чтобы она мне сразу очень понравилась, но больно уж несоответствующей оказалась роль.

Оказалось, что передо мной на коленях уже стоит моя официантка с полной банкой «Гиннеса». – Я не заказывал вторую, – строго сказал я.

– У нас – Happy Hour, – кротко пояснила она. – Вторая бесплатно.

Пришлось лишь обречённо пожать плечами – отказываться от дармового пива мне показалось в тот момент верхом извращённости. Вдобавок, первый «Гиннес» уже оказал некоторое расслабляющее действие, и захотелось немного пошалить.

Когда она заканчивала старательно наполнять кружку, я слегка наклонился к её виску: – Ты знаешь, что ты очень красивая? – тихо сказал я ей по-китайски, внимательно наблюдая за реакцией. Дрогнули лишь кончики её ресниц; да ещё по слегка зардевшимся краям щёк можно было догадаться, что она всё прекрасно поняла. Она опять низко поклонилась, поднялась и встала за моей спиной.

Впрочем, умению китаянок никак не проявлять свои эмоции я перестал удивляться уже много лет назад.

Как-то, ещё в конце 80-х меня впервые занесло в южный Китай – вечно свободолюбивый и шальной город Гуанджоу 8 8 По канонам советского китаеведения, название города должно писаться «Гуан чж оу». Тем не менее я, здесь и далее, по возможности даю более благовидную (надеюсь!) транскрипцию китайских имён и географических названий. На мой взгляд такие неудобоваримые буквосочетания как «чж», «цз» и др. только незаслуженно отпугивают нормальных людей от всего китайского. , который даже в самые мрачные времена пролетарской диктатуры умудрялся сохранять дух независимой эксцентричности, а в вольготные годы реформ стремительно расцвёл дивным сочетанием цветов и звуков казалось бы несовместимых цивилизаций и эпох.

Гремящие эстакады хайвэев, веерами разлетевшиеся над туманными излучинами дельты реки Жемчужной, рассекли древний мегаполис на множество плоскостей, в которых жизнь текла хотя и одновременно, но словно с различной скоростью.

Вздымающиеся громадины ультрасовременных отелей были насыщены ярким сиянием цветной рекламы, пульсирующей музыкой MTV, вкрадчивым шорохом лимузинных шин, оживлённым многоязыким гомоном и разноголосыми трелями мобильных телефонов, но, случайно спустившись вниз по каким-то истёртым ступенькам, ты неожиданно попадал на запруженную велорикшами, несмотря на поздний час, тесную улочку средневековых домишек с посудными лавками, более напоминающими коллекции редкостного антиквариата, где прямо на тротуаре сидел древнего вида старик в лохмотьях, расписывая изнутри тончайшие до прозрачности фарфоровые вазы.