Василий Тихоновец - Тайна дикого гуся

На крышах сараев и во дворах проходила наша жизнь, строго подчинённая сезонному распорядку. Кто его устанавливал – неизвестно. Но все знали: не время скупать спички и бахать из пугачей, если все пацаны взрывают бутылки с карбидом. Но вот у кого-то в руках появлялся первый можжевеловый лук, и взрывной сезон заканчивался. Оперённые стрелы улетали в небо до полной невидимости и втыкались в стены сараев. Жестяной наконечник, сделанный из консервной банки, иногда даже приходилось отламывать. Можжевельник или вереск, как мы его называли, рос только в одном месте – на заброшенном деревенском кладбище. Хочешь сделать настоящий лук, а не какую-нибудь черёмуховую или рябиновую ерундовину – прямая дорога на кладбище. Ходить туда по одиночке никто не смел: провалишься в старую могилу и будешь лежать рядом со скелетом, и поседеешь за ночь или сразу умрёшь от разрыва сердца….

На кладбище мы ходили группами. Кто-нибудь утаскивал из дома бельевую верёвку и ножовку: дураку понятно, что без верёвки человека из беды не выручишь, а вереск рубить топориком… даже смешно. Самые ровные заготовки для луков, как нарочно, росли внутри могильных оградок. Кому лезть – решали по жребию. Если он выпал, то никто даже и не пытался хлюздить: лезешь и пилишь, пока в глазах не потемнеет.

Обратно возвращались через Лешаки – гигантские овраги на окраине Свиридовска. Будущие луки становились на время чапаевскими саблями, а мы – конным отрядом, пробирающимся в тыл к белым. В «тылу» каждого поджидали свои неприятности, но они не шли ни в какое сравнение с тем, что уже завтра твоя стрела взлетит выше неба.

Тетиву для лука делают из крепкого льняного шпагата и натирают гудроном. Руки от стрельбы постоянно грязные, но зато тетива – вечная. На месяц её точно хватает. Самое сложное – оперение и наконечник. Без них стрела – тоненькая палка для сопливых пацанов с игрушечными луками. Для оперения нужно немного: живая курица, лезвие безопасной бритвы «Балтика», цветные нитки №10 и капля клея БФ.

Американские индейцы считали, что из «мёртвого» пера, найденного на просторах прерий, хорошего оперения никогда не получится. Пёрышко нужно выдернуть из живой птицы, лучше из уснувшего орла. Только тогда стрела может улететь так высоко, что даже в бинокль не разглядишь. Орлов в Свиридовске, к несчастью, не водилось, но куры всегда вертелись под ногами. А поймать эту глупую птицу проще простого: немного пшена, пустой ящик, тонкая верёвочка и палка, длиной в полметра – вот и всё, что нужно.

Высыпаешь пшено на землю, над ним устанавливаешь под наклоном ящик, который не падает только потому, что упирается в палку-насторожку. К нижнему концу этой палки привязана тонкая и длинная бечёвка. Остается ждать, когда голод жертвы победит её страх, и она окажется под ящиком. Дёрнул за верёвочку и птица, с запасом необходимых перьев, оказывается в западне.

Не стоит ловить куриц из засады обычной удочкой с рыболовным крючком и червяком. Во-первых, несчастная птица бьётся и кричит так, что обязательно чья-нибудь мамаша начнёт орать из окна и запомнит фамилии охотников. А во-вторых, опытные пацаны говорили, что курица-несушка после поимки на удочку вообще перестаёт нести яйца и годится только в суп.

Перед тем, как приделывать к стреле готовый наконечник, нужно её оперить. Именно в момент прилаживания пера, есть шанс непоправимо испортить тщательно отшлифованную стёклышком палочку-заготовку.

Не всякому пацану-индейцу эта работа удавалась. Тонким лезвием нужно чуть расщепить конец стрелы, вставить кусочек пера, крепко сжать расщепленные концы и замотать ниткой с клеем. По цвету нитки легко определить хозяина стрелы. И тут уж никаких споров. А с наконечником проще: маленький «кулёчек» из жести надевается куда положено, а дальше в ход идёт молоток – и наконечник уже никогда не снимешь, его можно только отломить.

Если появились луки со стрелами, то самодельные арбалеты ещё можно использовать, а вот рогатки, стреляющие мелкой галькой – ни в коем случае. Для рогаток разных калибров и систем, для «пулечных» ружей, метко бьющих загнутыми кусочками алюминиевой проволоки – свой сезон.

Так мы и жили: если все играют в «муху» или «чижика», то ни один дурак не затеет игру в «чику» и в «ножички». Или, уж совсем смешно, в «штандер» или «вышибалы». Все пацаны точно знали, что пришло время играть в лапту, в прятки или в «двенадцать палочек». Или пора рыть землянки, или строить настоящий штаб, который противные девчонки-подлизы незаметно превращали в «домик» с занавесками из старого тюля, столом со скатертью и посудой, половиками и прочей дребеденью. И не успеешь моргнуть глазом, как в военном штабе вместо изучения стратегических планов и совершенно секретных карт, девчонки и пацаны-бабники уже вовсю играют в какие-то «дочки-матери». И туда, оказывается, уже нельзя войти, не постучав и не разувшись. И нужно строить новый штаб в каком-то другом тайном месте, чтобы «они не узнали». А как это место скрыть, если в наших рядах есть заведомые предатели и плаксы – Серёжка Бабник и Вовка Бабник, которых бдительно пасут и беспощадно школят их старшие сёстры Нинка и Аля. Как сохранить тайну, если у надежнейшего друга Валерки Мандарина из-за маленькой сестрёнки-шпионки, не отстающей ни на шаг, появилась позорная кличка «Писеляля». Боясь жестокого материнского наказания за недосмотр, он привык поминутно спрашивать сестричку: «Ляля хочет писеть?» – вот и получил: Валерка Писеляля. Это кличка даже хуже, чем у Лёхи Голопуза – наголо бритого от вшей пацана, ходившего в короткой грязной майке. Ведь обязательно кто-нибудь блажит под окнами: «Писеля-ля-а-а!!! Выходи в воинки играть… Писеля-ля-а-а!!!». Всё-таки не так позорно: «Голопу-у-уз, выходи-и-и!!!». Валерка смирился с кличкой и продолжал таскать за собой шпионку, а она с радостью выдавала все наши секреты старшим девчонкам.

Ко мне клички почему-то не приставали.

Вместе с домом нам достался большой сад и сарай с провалившимся погребом, где, по словам одного из знакомых барчуков с «начальственной» стороны улицы, покоились доспехи погибшего рыцаря с настоящим скелетом внутри. Тщательное обследование старинного подвала, похожего на склеп, не принесло результатов: ни доспехов, ни скелета, ни даже отдельных человеческих костей мы, к сожалению, не нашли. Но отец, под нажимом бабушки, неосторожно разрешил использовать сарайный чердак для тимуровского штаба.

Помогать старушкам, которых во всем Свиридовске проживало штук двадцать, не больше, мы для порядка попробовали, но это почему-то не прижилось. А вот наш приусадебный участок стал даже не проходным двором, а настоящим «театром» военных действий. Там рылись окопы и землянки, строчил деревянный пулемёт «Максим», на все лады стрекотали настоящие фашистские «шмайсеры», выпиленные умелыми «партизанами» из подходящих досок. Под кустами ползали разведчики, часовые поминутно требовали назвать пароль, а пойманных шпионов связывали по рукам и ногам и волокли в чердачный штаб на жестокий и беспощадный допрос с пытками щекоткой. Многие пыток не выдерживали, выдавали все тайны, а от безудержного смеха иногда мочились в штаны.