Улисс Михеев - Евангельская ночь

«Всему свое время, и время всякой вещи под небом:

…

– время обнимать, и время уклоняться от объятий;

– время искать, и время терять; время сберегать, и время бросать;

– время раздирать, и время сшивать; время молчать, и время говорить;

– время любить, и время ненавидеть; время войне, и время миру.

Что пользы работающему от того, над чем он трудится?

«

Выписал потому, что его смутил и раззадорил провокационный вопрос о пользе труда. Конечно, он переадресовал его самому себе! Ведь под угрозой оказалась его работа и важность задания, полученного от таинственного друга. Ему было крайне важно правильно и достойно ответить опытному оратору.

Михаил знал, почему мысленная перепалка с ветхозаветным мудрецом и поиски ответа так важны для него. Он должен доказать, что труд есть не только польза, а также и большое счастье, и радость, и наслаждение, и мука, и оправдание, и полет, и так далее и тому подобное. Это стало бы основой его личной мотивации! А сейчас, в этот сложный месяц, дополнительные стимулы были ему просто необходимы.

И в этот момент, стоя у теплой стены, он вдруг всё понял – вот что значит лаврская благодать! Царь Соломон, а именно он автор книги Екклесиаста, этот мудрейший и справедливейший правитель, понимающий язык зверей и имеющий власть даже над джиннами, написал эти строки именно для Михаила! Не нужно никаких дискуссий и представлений! Все мгновенно встало на свои места. Сейчас наступило его время для радости творчества, время искать, время любить, время сберегать, время молчать! И раз он ищет способы ответить на вопрос оратора, то сам процесс поиска и есть ответ!! Господи, как красиво и как вовремя!

Возможно, это очередной знак от двойника Дюрера, ведь он совершенно случайно открыл Библию именно на этом месте!

Посмотрев по сторонам и удостоверившись, что никого рядом нет, он от всей души, проникновенно и громко произнес:

– Спасибо тебе, Соломон!

– Это вы мне, молодой человек? – удивленно спросил проходящий мимо священник.

Как Михаил мог его не заметить? От смущения он готов был провалиться сквозь любимую каменную плиту.

– Что вы, святой отец, нет-нет… Извините, не Вам, – собрав все силы для извинения, пробормотал Михаил. – Это я учу роль. Простите, пожалуйста, что я вас не заметил.

– Здесь не лучшее место для репетиций.

Священник кивнул ему на прощание (или в знак прощения), огладив седую бороду, и направился вверх, к Успенскому собору. Михаил сразу узнал его – это был тот самый приветливый батюшка, с которым он полтора месяца назад советовался по поводу толкователей Библии и который так помог ему своими рекомендациями.

«Ну я и театральный балбес!» – радостно подумал про себя Михаил.

И, недовпитав положенную порцию Лаврской благодати, торопливо ушел, смущенный и счастливый одновременно.

…Этот день, в отличие от всех предыдущих за последние две недели, выдался каким-то спокойным и безмятежным. Михаил даже смог выкроить три часа желанного одиночества, которые с неподдельной радостью посвятил сочинительству. Ему удалось полностью дописать 29-й сонет и, таким образом, закончить пятую главу Евангелия от Матфея.

По дороге домой он принял удачное, как потом оказалось, решение – спокойно и без чрезмерных усилий дожить оставшиеся две недели до своего дня рождения. Он очень надеялся, что получит именно к своему празднику обещанный подарок. Другими словами, следовало отпустить ситуацию и перестать считать зарифмованные строчки и затраченные на это часы, судорожно определяя собственную производительность. Никакого КПД не существует. Он понимал, что слишком структурно и сухо относится к написанию сонетов, и что это не интегральное исчисление, но все равно каждый день что-то высчитывал и сравнивал. Нужно пересмотреть и изменить подход, и хоть он еще продолжал сомневаться в существовании вдохновения, все же решил слегка расслабиться и подождать, когда муза на крылатом Пегасе посетит его (чем же можно приманить эту лошадку?).

Конечно же, он будет при малейшей возможности продолжать свою работу. Конечно же, он будет изыскивать всевозможные способы, чтобы создавать эти малейшие возможности. Но больше не станет, изнемогая от недосыпа, просиживать ночи за столом, не столько сочиняя, сколько зевая, чтобы охладить через рот свой запредельно разгоряченный мозг. Михаил еще раз напомнил себе, что сам дневной гость советовал ему отдохнуть от сонетов несколько дней.

Сегодня, как и планировал, он вернулся домой пораньше. Букет белых тюльпанов и бутылка испанского брюта должны были помочь ему с ответом на ехидный вопрос Елизаветы: «И где же наше творчество?» Но, как это не странно, никаких вопросов не последовало. А почему, он так и не понял, хотя и подготовился наплести что-то правдоподобное.

И вот в таком спокойном и потому – приятном состоянии он прожил две следующие недели – в искусственной гармонии (ожидание, конечно, никуда не делось, а просто было временно объявлено вне закона). И даже написал шесть сонетов, и полностью закончил шестую главу. А в ней была Нагорная проповедь и молитва «Отче Наш»! Ему казалось, ничего сложнее, с точки зрения интеллектуальных усилий, он в своей жизни не делал. Впервые с начала работы Михаил решил переделать все шесть сонетов. Перечитав несколько раз написанное, он почувствовал, что утрачена евангельская суть. Исчезла его собственная оценка происходящих событий, остался лишь сухой и бесстрастный пересказ, без библейского духа и витиеватой мудрости. Репортерский стиль, лишенный образности, неожиданных сравнений и ярких эпитетов. А красивейший евангельский фрагмент с «Отче Наш» в переложении Михаила превратился в вялую и скучную скороговорку.

«Переделать, все нужно переделать!» – однозначно утвердил он для самого себя.

Но не расстроился, а даже наоборот, убедил себя в исключительной важности собственного решения.

Несмотря на компромиссную договоренность с самим собой, Михаил очень надеялся, что именно в ночь с 4-го на 5 ноября (традиционно с четверга на пятницу) произойдет заветное событие. Он не просто ждал его, он жаждал в жгучем нетерпении. Ему до острого зуда в руках хотелось получить заветный подарок. Сколько раз он пытался представить себе, как будет выглядеть устройство или прибор. Ведь гость так и сказал при последней встрече: «Уже заканчиваются полевые испытания». Какой-нибудь маленький компьютер, планшет или смартфон? Или что-то наподобие шлема видеореальности? Или что-нибудь в виде трубы для МРТ-исследований? Но где он поставит эту махину? Каких только устройств он ни нафантазировал! И что-то похожее на телефонную будку, и специальные очки, и огромные напольные часы, домашний кинотеатр и даже крохотный адронный коллайдер. Все эти рассуждения только раззадоривали его пыл, и ожидание становилось все более лихорадочным и нестерпимым.