Руслан Карманов - Лобная местность

На любовницу старлея врачиху Зинку командир дивизии Сафонов глаз положил.

– Ох и красивучая баба была эта Зинка – блондинка с длинными ногами и косой до попы, – вспоминал по нервяку Качок.

И начал прессовать генерал младшего по званию. Да еще и перед строем оскорбил: «Только хреном махать перед бабами можешь, старлей, а пошли тебя в бой, спрячешься за короткую юбку в медсанбате».

Затаил обиду старлей. Выпил вечером с горя грамм триста болгарского бренди «Слънчев бряг», разоружил дежурного по части, забрал у него два пистолета Макарова, сел в УАЗик и поехал квитаться с генералом.

– Что, честь офицерская была задета или перепил? – спросил у товарища Чечен.

– О чести офицерской, Чечен, не солдатам рассуждать. Ну, и выпил, конечно. Ревность меня распирала. Ведь этот хрен в лампасах мою Зинку все-таки приласкал, – пояснил сидельцам мотив своего преступления Качок и продолжил рассказ…

Генералу сообщили, что пьяный и вооруженный офицер Качин едет к его дому. Комдиву бы спрятаться. Да куда там. Я, мол, генерал, буду бояться какого-то старлея. И рванул комдив навстречу судьбе. Они сошлись как в вестерне ковбои. Старлей выстрелил первым. Палил из двух стволов одновременно. Генерал упал лицом в снег, а Качок вогнал в лежащего обидчика 14 пуль.

– Хотел потом застрелиться, да духу не хватило, – грустно поделился пережитым Качок, когда градус его нервного рассказа начал спадать. – Где-то час в кювете просидел, а потом за мной пришли коллеги. Комбат Медведев мне сказал: «Валера, сынок, отдай мне оружие». Ну я и отдал.

– А что же Зинка? Шлет посылки? – спросил Качка Чечен.

– За два года, что я тут сижу один раз пришла на свидание. Так любовь и закончилась. Только матушка ко мне приезжает. Эх, скорей бы уже суд, – посетовал старший по хате и замолчал.

Не веселей была история жизни и у Чечена, ребрового хаты «восемь-пять».

Мамаша Сереги Лимаева, так звали Чечена по паспорту, с юных лет бухала беспробудно. Нагуляла по пьянке троих сыновей. Старший из них – Серега, когда подрос, записался в секцию рукопашного боя и добился спортивных успехов. Стал победителем первенства города по юношам. А потом ушел в армию, в десантуру. Там и отшлифовал свое убийственное мастерство, которое очень помогло ему выжить в Чечне.

В Чечне Чечен стал героем. Прикрывал отход своей роты в горах, а, когда кончились патроны в калаше, пошел в штыковую на «чехов». Их пятеро, Лимаев один, но с саперной лопатой. «Боевики» не стреляли, хотели живым взять «урус шакала», но просчитались.

Правоверным до смерти не повезло встретиться на узкой тропе с рукопашником. Старший сержант Лимаев вернулся с войны домой с Орденом Мужества на груди и яростной ненавистью ко всем жителям Кавказа, особенно к тем, кто совершает намаз. Три месяца перебивался Чечен на гражданке случайными заработками: где машину покрасит, где грузчиком или разнорабочим подкалымит. Но «повезло». Серьезные ребята, те, с которыми Лимаев в юности занимался рукопашным боем, протянули руку помощи бывшему десантнику. Подхарчили, обогрели, предложили хорошо оплачиваемую работу.

Так Чечен стал киллером.

– Ты зачем, Чечен, в киллеры подался? – не единожды спрашивал своего товарища Качок.

– Братьев младших надо было кормить, – всегда спокойно отвечал на этот вопрос Чечен. – Нет плохой работы, есть плохие люди.

Киллер Чечен отправил на тот свет троих уголовных авторитетов, на которых ему указали заказчики. Они же, заказчики, и сдали Лимаева ментам. А следователи так заплели мозги орденоносцу, что тот все им рассказал: кто кого заказывал, как он убивал, где хранил оружие.

Не очень сложная задача заплести мозги тому, у кого их немного. Высшего образования у Чечена не было, а следователь пообещал, что если орденоносец ответит на все вопросы честно, то его отправят в Чечню на новую войну, дав возможность искупить вину.

– И ты поверил, Чечен? – в который раз интересовался Качок у кореша.

– А разве война кончилась? – вопросом на вопрос ответил Чечен. – Война в этой стране никогда не кончится. Так говорил мне в Ачхой-Мартане покойный комбат Силантьев.

Мэр Несмышляев не стал рассказывать Чечену о том, что такое синдром комбатанта, человека, который не может выйти из войны. Десантник, наверное, все равно бы не понял значения этого слова, а обозлиться на умника мог запросто. Поэтому Иван не стал грузить Чечена избыточной информацией. Тем более, что Качок и Чечен были в хате его семьей.

Валера Качин и Серега Лимаев не давали историка в обиду, вместе с ним харчились, с интересом слушали загоны мэра на исторические темы и очень ждали, когда же их повезут на суд.

Слушая истории сокамерников, Несмышляев думал о том, что его жизнь, пусть и проникнутая светом научных знаний, скорее похожа на монотонную повесть. В то время как судьбы Качка и Чечена – это и трагедия, и детектив, и триллер в одном флаконе. А про жизнь людоеда Федьки Плешивцева и говорить нечего. Настоящий фильм ужасов. Людоед заманивал доверчивых девчат в свое логово, месяцами их истязал под присмотром своей чокнутой мамаши, прежде чем отправить на тот свет, а после заняться фаршем из человечины.

Был кровавый след и в истории жизни Юрки Партизана – еще одного сидельца хаты «восемь-пять». Бывший охранник магазина инструментов и радиодеталей «Юный техник» Юрка Сажин по пьянке зашиб топором замначальника охраны магазина Григория Чурилина. Пили они после работы вместе в частном доме Чурилы. Съели на двоих три бутылки водки, а когда взялись за четвертую, черт дернул Чурилу сказать, что, как охранник, Юрка Сажин – полный ноль. Так, бесплатное приложение к газовому пистолету. Юрке такая оценка собутыльника категорически не понравилась, он был более высокого мнения о себе – чемпионе города по стрельбе с 25 метров из произвольного малокалиберного пистолета. Но спортивного пистолета – детища конструктора Марголина – под рукой не оказалось, а стало быть, и возможности подтвердить высокий класс стрелка. Тогда Юрка тюкнул собутыльника точнехонько прямо в темя обушком топора. Башка у Гришки Чурилина была как у быка, и промахнуться по такой мишени было сложно. Вот только призом за такое попадание была не медаль.

Протрезвев, Юрка рванул в бега. И два, целых два года скрывался в погребе у своей мамаши. Только по ночам, как крот, выходил из укрытия, проводя в убежище солнечные дни своей жизни. А когда Юрке исполнилось 40 лет, он пошел сдаваться полицию. Надоело кротовничать.

– Ну что, Партизан, в хате на шконке то лучше чалиться, чем в погребе на мешках картошки? – шутили над Юркой сидельцы камеры «восемь-пять».

Партизан в ответ улыбался и молча кивал головой. Мужик он был добродушный, ежели не пьяный. Да в камере водка не положена.