Владимир of Владимир - Русь святая – 2

– Дык энто, – замялся хозяин лавки.

– Ты что же шутить со мной надумал!? – Состроил жуткую гримасу наш герой, из-за шрама ему и не особо-то нужно было стараться.

– Как скажете вашество, держи воровку. – Совсем неуверенным голосом прошумел хозяин лавки.

– Кухарка видя такое дело, швырнула окорок хозяину и схватив Владимирского за лацканы пальто, попыталась отпихнуть его в угол. И ей бы это удалось, восемьдесят три килограмма жандарма она с лёгкостью пушинки швырнула в одну сторону, затем в другую. Но Владимирский вовремя схватился за её полные руки и мотнувшись пару раз, поймав амплитуду движения, посадил солдатскую вдову на бочку и сверху всем весом надавил кухарки на плечи. Зад кухарки с трудом пролез в бочку и судя по её расширившимся глазам, встретился с холодным рассолом.

– Что в бочке? – По деловому спросил у хозяина жандарм, отпуская вдову Пряхину.

– Квашенная капуста вашество.

– Пущай посидит, чай не на бочке с порохом.

– После таких слов Владимирского кухарка попыталась выбраться из бочки, но ей не на что было опереться руками и она безуспешно осталась сидеть в бочке.

– В лавку вошла женщина средних лет и наш герой отправил хозяина лавки к ней, а сам сделал суровое лицо:

– Ну что Матрена Пряхина, влипла ты сильно и без посторонней помощи тебе не обойтись.

– Что вы хотите барин!? За что губите!? Кто вы!?

– Не ужели ты не догадалась, я служу в жандармском отделении.

– Барин не губите, я уж все вашим об сказала.

– А ты не торопись, подумай. В каталажку чай не хочешь?

– За что!? – Кухарка скривила лицо пытаясь зареветь.

– Только попробуй зареветь. Вспоминай.

– Что вспоминать-то барин?

– Ты Дуньку мне не гони, выкладывай всё! – И Владимирский схватил вдову чуть повыше колен и сдавил.

– Было дело, дворецкий ихний меня с насильничал. – Испуганно глядя на жандарма, затараторила кухарка.

– Так уж и с насильничал?

– Сгрёб меня как медведь я и сомлела, а теперь жениться отказывается. – Повариха вновь сделала попытку пустить слезу.

– Как же ты за него замуж собираешься, он наверняка принадлежит англиканской церкви?

– Не знаю я барин таких слов, поди тоже не нехристь какая.

– А из этих, тоже чай кто-то с насиловал? – И Владимирский вынул фотографии братьев Грабовских.

– Клянусь барин этих не знаю!

– А этого? – Он вынул фото Бжезинского.

– Был, недавно был. Журналист Станиславом кличут.

– Как недавно?

– Вчерась. Они второй раз приходили.

– Что же ты штабс-ротмистру солгала, говорила был один раз?

– Испужалась. Он, журналист энтот, ко мне с глупостями приставать начал.

– Ну и чем закончилось дело?

– Охмурил, бедную вдову барин. Подсигаром серебряным откупился изверг.

– Когда он заходил?

– К полудню.

– А что за портсигар? – Спросил Владимирский размышляя: – К полудню, а ведь похоже журналист братьев прячет. Братья утром сбежали, он к полудню доложился. Сам на квартире своей не появляется. И тут до него дошла фраза сказанная кухаркой: – Что вы сказали?

– А то, подсигар красивый, серебро такое, будто почернело от старости, а с низу написано что-то. Мы грамоте необучены. Уверял два червонца стоит. Врал може.

– А продай его мне за червонец.

– Что вы барин, как можно за червонец, дайте хоть рублев пятнадцать.

– По рукам. Я за тобой поеду, а как домой вернёшься, в окошко его мне отдашь. И что бы никому.

– Ни гугу барин, только уж и вы, не обманите сироту.

– Владимирский вытащил из бочки кухарку и та купив кусок свинины направилась к коляске. Англичанин погрозил ей хлыстом, молвив:

– Тура нерасторопный.

– Я за каждую копейку трясусь, как же сэкономишь не торговавшись. – Оправдывалась кухарка.

Коляска покатила по мокрой мостовой, за ней жандарм на извозчике, а уж сзади наш герой, что бы не привлекать внимания. Так они доехали до дома купца Лисицина. И после ещё целых пол часа Владимирский месил грязь под окнами, с задней части дома. Наконец одно из окошек открылось и появилась голова кухарки в белом колпаке. Подскочивший жандарм зашептал:

– Принесли?

– Как же, денюшки наперёд давайте.

– Владимирский сунул ей приготовленные пятнадцать рублей и в замен получил портсигар чернённого серебра, где со обратной стороны была выгравирована фраза: – «Милому другу в знак примирения, от твоей Ларисы Дмитриевны».

– Что же это за Лариса Дмитриевна такая? – Рассуждал наш герой, спустившись в подвальную квартиру дворника, где был секретный центр наблюдения за домом Лисицина. Портсигар взял в руки вахмистр Кузнецов:

– Знатная штуковина, Велико Устюжское чернение по серебру. Вещь не дешёвая, рубликов двенадцать стоит, да прибавь сюды гравировку.

– Хорошо бы нам этого гравировщика найти, может он нас просветит, кто такая эта Лариса Дмитриевна и где её искать. А через неё может и Бжезинского найдём, что это он взял моду прятаться. – Размышлял наш герой.

– Так, ваше высокоблагородие, здесь совсем не далече, в пяти минутах ходьбы, жид один гравирует. Тот ещё типус, потихоньку скупает краденное золотишко и серебро.

– Нельзя ли поточней Кирилл Матвеевич. – Обратился с почтением к Кузнецову наш герой.

– Как вышли, направо и на следующем перекрёстке ещё направо, напротив театральной тумбы. – Рассказывая загибал руку Кузницов.

Владимирский живо заскочил в свою коляску и поехал по указанному маршруту. Перед вывеской, – «ломбард», – он остановился. Ломбард был величиной с небольшую комнату, с обнесённым прилавком с трёх сторон от витрины. Чего здесь только не было, от хрустальных люстр, до старинных икон, которыми наш герой сразу же и заинтересовался. Хозяин лавки еврейской наружности, был ниже среднего роста, лет шестидесяти. Спереди лоб его оголяла до затылка лысина. Одет он был темных брюках, темной сорочке и атласной жилетке, настороженно косился на нашего жандарма в штатском. Молодой парень разбитного вида, в хромовых сапогах, предлагал хозяину ломбарда какой-то товар, судя по всему краденный:

– Моисей Абрамыч, мы цены знаем. Я ведь могу обидеться и уйти к Аграфене процентщице.

– Скатертью дорога молодой человек. И хотел бы я посмотреть на ваше печальное лицо, когда процентщица вам с половину меньше даст, того что я вам предлагаю.

– Абрамыч, мне сей минут деньги нужны. Накинь хоть (синенькую).

– Ты явился не запылился, я тебе в миг денюшки отслюнявил, а твоё барахло, поди знай кто и когда возьмёт. Пять рубликов таки много, а два целковых добавлю и это последнее моё слово молодой человек.

– Эх Моисей Абрамыч, – парень взял лежащие на прилавке двадцать два рубля и только тогда выказал обиду, – кровосос Христопродавец.

– Моисей Абрамович завернул в тряпицу серебряные и золотые столовые приборы, принесённые клиентом, и сунул их под прилавок. Затем обратился к нашему герою: