Алексей Борисов - Девяносто третий

Лариса Карпова, корреспондент без приставки «старший», вздрогнула и перестала шушукаться с соседкой.

– Я свой мужу отдала, – доложила она.

– Так вот всё и происходит. Кто мужу отдаст, кто внучке, кто Жучке. Безответственность, – обрисовал ситуацию шеф.

– Петрович, да некогда мне вникать. То строчки гнать надо, то в школу вызывают. Мой охламон совсем учиться не хочет, – попробовала оправдаться Карпова.

– Про то, как ты строчки гонишь, мы отдельно поговорим, – пообещал Станислав Петрович.

Карпова вызывающе подкатила глаза к потолку и ничего не ответила.

– В очередной раз призываю всех задуматься, – продолжил шеф. – На дворе капитализм, а значит, конкуренция. Конкуренты не дремлют. «Вечерний город» видели? Поднимите руки, кто постоянно читает.

Поднялись две руки.

– Печально. Вы журналисты, блин, а других газет не читаете.

– Чукча не читатель, чукча писатель, – попытался пошутить Авдеев.

Шеф шутку не воспринял.

– Так и есть. Чукчами скоро станете. Встряхнитесь!

Коллектив помолчал, вероятнее всего, мысленно встряхиваясь. Алексей продолжал пристально смотреть на Юлю, отчего та смутилась и перевела взгляд себе под ноги.

Шеф обреченно выдохнул.

– Давайте свои темы. У кого что есть?

Коллеги тоже выдохнули и зашевелились, зашуршали блокнотами. Авдеев заявил очерк о выдающемся земляке, мастере-краснодеревщике, и репортаж о грибных местах в пригородной зоне. Корреспондент Лысенко выразил желание поведать миру о том, как выступает местный футбольный клуб и каковы его шансы удержаться в первой лиге. Второй темой у ценителя футбола оказалось состояние дел на овощной базе.

– На базу вместе поедем. Договаривайся, – дал команду шеф.

Экономически безграмотная Карпова пообещала сдать интервью с директором жилищно-коммунального предприятия, которое обосновалось в одном здании с редакцией. Главный редактор издал легкий стон.

– Ты сколько будешь его мусолить? – спросил он.

– Да он от меня бегает, паразит, – огрызнулась Карпова.

– Если бегает, лови. Что с культурой?

Юля развернула свои записи.

– Во-первых, приезд группы «Горько!»

– Которая про свадьбы поёт? – поинтересовался Лысенко.

Он уже отмучился и чувствовал себя свободнее.

– Нет, про свадьбы другая. У этих патриотическая тематика, считаются очень перспективными, – совершенно серьезно ответила Юля.

– Патриотическая – это хорошо, – прокомментировал шеф.

– Во-вторых, хочу написать о сторонниках отца Авессалома…

– Которые в простынях ходят, как привидения? – снова встрял Лысенко.

– Это – секта святой Марии-Луизы, – со знанием предмета поправила его Юля.

– Свят-свят! – перекрестилась Карпова.

– Напомни, что у них там, – попросил Станислав Петрович.

– Они сейчас проповедуют движение на Восток, к подлинным корням Евразии. Авессалом основал поселение под Ачинском. Говорят, уже много народа переехало. Скоро и к нам явится, – залпом выдала Юля.

Шеф слегка поморщился.

– Юлия Александровна, ты пиши, но не увлекайся. Помни все-таки, что за тобой отдел культуры, а не чертовщины всякой…

После планерки коллектив дружно отправился на перекур. Вдыхание никотина происходило в конце коридора, у балконной двери. Окурки бросали в консервную банку из-под зеленого горошка, стоявшую на батарее. Алексей вышел вместе со всеми, хотя не курил.

– Петрович, ну не мое это, ты же знаешь, – совсем по-свойски развила тему Карпова. – Передовики производства, люди труда – это на здоровье, а в макроэкономике я не сильна.

– Привыкли на своих заводах сидеть, чаи распивать, – не сдавался шеф, но тон его сделался мягче.

Почти все сотрудники «Народной трибуны» прежде трудились на заводах и фабриках, а точнее, в печатных изданиях при них. Ветер гласности и свободы сорвал их с насиженных мест. Змеем-искусителем выступил сам Станислав Петрович, которому до тошноты опротивело сочинять выступления передовиков соцсоревнования. Средства на новую, раскрепощенную газету изыскал его приятель, кооператор, а затем коммерсант Хромов, гонявший какие-то фуры в Польшу и обратно. Всю смету он, правда, не потянул, но шеф уломал стать вторым учредителем главу администрации Заводского района. Глава как человек старой формации не вполне понимал, зачем ему газета, однако деньжат периодически подбрасывал.

Эффект новизны сыграл свою роль. Тираж «Трибуны» рванул в гору со страшной силой. Свежие номера в киосках не залеживались. Журналисты, сбросившие оковы цензуры, писали буквально всё, что в голову взбредет. На первых порах не стеснялись ставить и скандальные перепечатки из столичной прессы. Кроме того, у горожан разных возрастов стремительно завоевали популярность объявления о знакомствах.

Впрочем, Алексей появился в редакции, когда пик успеха уже был достигнут. Тираж еще оставался рекордным, но расти перестал. Розница уменьшилась, выручала подписка. Станислав Петрович бился за нее, как былинный Илья Муромец. Ради этого приходилось не только махать мечом гласности, но и кланяться руководству разных предприятий и учреждений.

Потихоньку стало меняться лицо издания. Шеф очень болезненно перенес январь девяносто второго 3 3 Реформа экономики и государственного управления в России началась 2 января 1992 г. Ее автором был заместитель председателя правительства РФ Егор Гайдар. Обязанности премьер-министра в тот период взял на себя президент Борис Ельцин. . Сам он, насколько знал Алексей, не имел астрономического счета на сберкнижке, то есть в финансовом смысле от «шоковой терапии» пострадал мало. Скорее, сказалась его эмоциональная восприимчивость. На фоне массовых воплей и стонов о конечной погибели русской земли Станислав Петрович постепенно, шаг за шагом, двинулся в сторону просвещенного патриотизма.

Что это за зверь такой, он и сам не вполне четко представлял. Просто к тоске по накрывшейся державе примешивалось смутное чувство социальной справедливости. Профессиональная привычка читать письма, доставляемые в газету, тоже влияла на сознание редактора. Алексей, как представитель иного поколения, к эпистолярному жанру относился критически. Шеф же, видимо, слишком долго просидел в многотиражке мебельного комбината.

– Возьми последний номер «Вечорки», оцени, – посоветовал он Алексею и выпустил клубы дыма. На столе у меня лежит, под стихами.

– Что с поэтами-то будем делать? – вмешался в их разговор Валерий Тихонович, прикуривая у начальства. – Одного опубликуем, другие прохода не дадут.

Станислав Петрович, выпуская дым, помолчал.

– Не знаю. Забодали меня, если честно. Шлют и шлют.

– Знают твою доброту, – ввернул зам редактора.