Лев Альтмарк - Калейдоскоп, или Наперегонки с самим собой

– Молодец! – похвалил Карасёв, бегло просмотрев лист и уложив его в папку перед собой. – Выполнил свой гражданский долг, – он исподлобья глянул на Яшку, но тот сидел отвернувшись. – Приятно иметь дело с умным человеком. Думаю, что это не последняя наша встреча…

– Но я же вам уже всё написал! – взмолился Яшка. – Чего вы от меня ещё хотите?!

– Всё да не всё… У нас есть ещё много тем, по которым мы могли бы побеседовать. Я или кто-то из моих коллег чуть позже свяжемся с вами. Договорились?.. Всё, свободен!

Настроение было испорчено окончательно, и Яшка решил не оставаться на последние лекции, потому что кто-то обязательно поинтересуется, зачем его вызывали в первый отдел. Курочка Ряба непременно это растрезвонил уже по всему потоку.

Никуда идти не хотелось, поэтому Яшка отправился прямиком домой. Может, любимые битлы хоть как-то развеют навалившуюся тоску. Больше всего ему сейчас не хотелось, чтобы пришёл кто-то из друзей – тот же Гриша или вездесущий Лобзик.

Но никто в тот день так и не пришёл.

Уже позднее Яшка узнал от знакомых, что в первый отдел таскали и Гришу, и всех музыкантов из его ансамбля, но сам Гриша об этом упорно отмалчивался и даже словом не обмолвился о встрече с комитетчиком. Не избежал визита в первый отдел и Лобзик, который наоборот был страшно горд своей причастностью к этому легендарному, по его мнению, бардовскому вечеру.

Новая встреча с Карасёвым не заставила себя долго ждать. Но продолжалась она всего минут десять-пятнадцать, не больше. Комитетчик сразу перешёл в наступление. Начав со стандартных вопросов об учёбе и желании успешно окончить институт, он неожиданно принялся рассыпаться в похвалах аналитическим способностям Яшки и умении верно оценить ситуацию.

– Эту вашу небольшую оплошность с написанием идеологически невыдержанных стишков мы отнесём на временное помрачение рассудка, – иезуитски усмехаясь, рассуждал он, – разве я не прав?

Яшка лишь пожал плечами, но ничего не ответил.

– У вас, Яков, острый глаз и умение подмечать человеческие недостатки, ведь так? – Карасёв встал из-за стола и прошёлся вокруг сидящего Яшки. – Поэтому мне хотелось бы попросить вас о небольшой услуге, которая вам ровным счётом ничего не будет стоить. Если мы с вами станем встречаться, например, один-два раза в месяц, и вы, по моей просьбе, будете анализировать общую обстановку среди ваших друзей и знакомых, как вы это оцените?

– Стукачом предлагаете стать? – мрачно выдавил Яшка.

– Ну, зачем сразу так! – усмехнулся Карасёв и вернулся на свой стул. – Стукачи были в тридцатые годы, при Сталине и Берии, а сегодня…

– Юный друг милиции? – перебил его Яшка обиженно.

– А вот демонстрировать своё остроумие я бы не советовал в моём присутствии! – Карасёв тоже нахмурился, но тут же сменил гнев на милость. – В свою очередь, мы поможем вам без проблем окончить институт. Мы по многим вопросам сможем вам помочь и после института… Ну, что, согласны?

– Дайте мне подумать.

– Хорошо, жду вас завтра в это же время, не опаздывайте. Надеюсь, вы примете верное решение…

По дороге домой Яшка грустно раздумывал о том, что вот и он попал в эти жёсткие жернова. Вернее, даже в какую-то машину, безжалостно перемалывающую чужие судьбы, в том числе и его, только-только начинающуюся. Неужели нельзя было этого избежать? И вообще – способен ли кто-то отказаться от общения с конторой и остаться при этом незапятнанным?!

А ведь этот Карасёв даже не поинтересовался, хочет этого Яшка или нет. Он уверен, что отказаться этот жалкий дрожащий кролик не решится. Кому же захочется рисковать? С всесильной конторой не поспоришь. И ни при чём тут упоминаемые тридцатые годы со Сталиным и Берией. Вывеска сменилась, а вместо сердца по-прежнему остался пламенный мотор…

Вот бы сейчас куда-нибудь исчезнуть, испариться, чтобы никто его найти не смог! В тот же Израиль в конце концов уехать от всех этих карасёвых и его коллег. Но теперь, когда они в тебя вцепились мёртвой хваткой, чего доброго, ещё и не отпустят, если действительно подать документы на выезд. Многих и без всякого общения контора не очень-то выпускает из своих ласковых объятий, а уж его, Яшку, который у них на крючке…

Так ничего и не решив – а что тут решать? – он явился в первый отдел, как и обещал, назавтра. Попробовал бы не явиться! Карасёв, нисколько не сомневаясь в принятом им решении, протянул чистый лист бумаги и заявил:

– Пиши. Надеюсь, знаешь, что нужно писать? Не диктовать же тебе как первокласснику!

– Я никогда раньше ничего подобного не писал…

– Все, – усмехнулся комитетчик и выделил это слово, – все когда-то пишут первый раз. Напиши в произвольной форме, что согласен сотрудничать с областным Управлением государственной безопасности. Мол, обязуюсь выполнять задания, которые поставит передо мной куратор.

– Куратором будете вы? – зачем-то поинтересовался Яшка, хотя ему было совершенно безразлично.

– Нет, не я. Давай пиши, не тяни время. У меня, кроме тебя, ещё есть встречи кое с кем… Да, и ещё прибавь, что будешь впредь подписываться псевдонимом… каким, выбери сам.

Вот и приплыли, очередной раз подумал Яшка: не захотел выбрать себе псевдоним, чтобы писать песни, так тут уже чуть ли не насильно требуют, чтобы взял для того, чтобы писать доносы.

– Не знаю, какой псевдоним выбрать, – мрачно пробурчал он.

– Это простая формальность, – хмыкнул Карасёв. – Ну, тогда я предложу. Будешь ты у нас, к примеру, Абрамовым. Подходит?

– Почему Абрамовым?

– Ну не Ивановым же или Петровым! – уже в полный голос расхохотался Карасёв и покровительственно похлопал его по плечу. – Или Доценко и Прокопенко…

Так Яшка стал «Абрамовым», хоть никто этого, конечно, не знал. С Карасёвым после этого он встречался ещё один раз, когда тот познакомил его с таким же, как и он, бесцветным человеком, чьей фамилии Яшка уже не запомнил, и представил его новым куратором. С ним отныне ему предстоит общаться, но уже вне стен института.

Ну, если это будет происходить где-то в другом месте, легкомысленно решил Яшка, то, наверное, несложно будет как-нибудь от него отвязаться. Разок-другой пообщаюсь, а там посмотрим. И в самом деле, первая встреча с новым куратором произошла почти через месяц, и беседа уже велась не о пресловутом бардовском вечере и друзьях-музыкантах, а о других Яшкиных знакомых и даже совсем незнакомых людях, чьих фамилий он не знал. Но куратор, видимо, прояснял для себя возможности нового стукача, и это Яшка понял сразу. С незнакомыми ему предлагалось познакомиться и постараться завести дружеские отношения.

Встречи с бесцветным человеком происходили на одной из квартир в центре города, и про институт и учёбу разговор больше не заходил. Эти встречи стали повторяться с завидной регулярностью, и с каждым разом от Яшки требовалось всё больше подробностей, притом таких, которые при желании можно было истолковать во вред тому, о ком велась беседа. От этих встреч и бесед уйти было невозможно. Просьбы бесцветного человека со временем стали напоминать приказы, и каждый раз на беседу с ним Яшка шёл с тяжёлым сердцем, словно поднимался на эшафот, если уж не в роли жертвы или палача, то как минимум в роли помощника, несущего топор для усекновения повинной головы.