Павел Зайцев - Она. Проклятие

– Что за ужас… – тихо проговорила Кира.

Я ухмыльнулась.

– Ну хоть что-то, я… – но договорить у меня не получилась. Я увидела, как на белоснежной коже лица девушки появляются черноватые полосы. Кира шмыгнула носом и подошла вплотную ко мне. К горлу подкатил ком. Я не знала, что сказать. Я вообще не знала, как она отреагирует. Кроме того, она не убежала сразу и продолжая рассказывать я не думала, что и как дальше.

– Пойдем. Я все же вела тебя сюда с конкретной целью. Хочу показать тебе то место, где я прибывала не в Високосный год.

– Что ты этим хочешь сказать? – задав вопрос, Кира и не думала останавливаться. Слегка встревоженно, но ступая, нога в ногу, она шла за мной.

– Извращенное проклятие. Тот день, когда я решила, что меня хотят убить, был днем летнего солнцестояния. День с самой короткой ночью в году. Торжество Великого Света. Только для меня этот день стал кромешной Тьмой. В день, когда сны и реальность смешиваются между собою, я заснула. С использованием великой Магии и великой Силы, как говорят древние писания, они использовали данное время для усиления чар. После этого я каждый Високосный год просыпаюсь в день летнего солнцестояния и снова проваливаюсь в сон на четыре года в день зимнего солнцестояния.

Мы прошли мимо Екатерининского пруда и поднялись к фасаду здания Летнего домика.

Я уже была тут и раньше, но сегодня, все было по-другому. Воздух был переполнен волнением, и я содрогалась от каждого шороха и шума вблизи дома. Его классический итальянский стиль относился к той эпохе, о которой так много знала Саша. Фасад с балконами, украшенными ажурными коваными решетками, сильно выступающие пилястры, на углах главного объема и ризалитов, вносивших разнообразие в пространственную организацию фасада с белокаменными коринфскими колоннами, придавали ему величественность и строгость линий той эпохи. По обе стороны от входа располагались чугунные вазы Демидовского литья.

– Ты так и будешь рассматривать дом? Как будто не была тут ни разу. Идем, – проговорила я и направилась к входу.

Положив руку на рукоять ручки, я секунду помедлила. Затем выдохнула и проговорила: – Aperta et currere (открой и запусти, – перевод с латыни).

Раздался чуть слышный щелчок. Не выпуская из руки ручку, я посмотрела на Киру, которая скептически смотрела на меня. Затем я повела рукоять и открыла дверь.

– О боже. Сейчас я окажусь внутри? – на эмоциях пролепетала она и подбежала ко мне.

– Держись меня и не такое увидишь.

Она подошла и взяла меня за руку.

– Эм. Я не в буквальном смысле.

Оказавшись внутри, я почувствовала запах того времени. Мягкий и терпкий одновременно. Так обычно пахнут старинные книги, и можно было бы подумать, что здесь они повсюду. Белоснежные стены и в тон им двойные двери. Большое количество дверей, по всей вероятности, ведущие в комнаты. Среди них я увидела неприметно стоящий пустой книжный стеллаж, сливающийся с окружающимся пространством. Мы стояли в пустом и просторном зале. Впереди была сложная стеклянная перегородка. За ее необычной формой скрывался стул, одиноко стоящий посередине. Сделав несколько шагов, я заглянула в открытые двери. Предо мной открылась залитая утренним светом веранда. Рядом с окнами стояло пианино, но подойти и пройтись по клавишам я не решилась.

– Пойдем, – проговорила Саша, – Что покажу.

Она подошла к дверям и распахнула их. Стоило Саше поменять свое местоположения я увидела то, что пропустила, входя в Летний. Две белые деревянные лошадки, стоящие по обе стороны от главного входа, устремляли свой взор в стены, и будто не было для них этой преграды, а лишь простор полей, свобода. Но они замерли. Замерли в ожидании своих всадников из тех детских грез, которые наверняка проносились со звонкими голосами тут раньше. Я подошла к подруге и увидела лестницу, скрывающуюся до этого за дверями. Красные ковровые ступени и миндального цвета извивающиеся полукругом перила вели нас на второй этаж. Подымаясь по ним, я провела пальцами по полосатым бордовым бумажным обоям уже выцветшим, но все равно, гордо ведущим вверх. И на выходе снова полоска, но уже от пола и до потолка, потемневшего бежевого цвета чередующаяся с более светлой. Арочная ниша и в ней ставшие привычными двойные двери. Уже открытые и приглашающие смотрящих пройти и занять свои места на стульях, стоящих справа от входа. По телу пробежала холодная дрожь. Это помещение отличалось от остальных пугающей тишиной и холодной залитостью утреннего света, что разливался по блестящему полу серой лужей. Как и на первом этаже тут были повсюду стеклянные двери, заменяющие окна. Но даже от этого комната не выигрывала, а настораживала, и внутрь проходить у меня не возникало желания. Переборов все возникшие страхи я все же прошла. Оказавшись внутри, я поняла первую причину такой мрачной обстановки. Обои, изумрудного цвета. Имеющие более широкий шаг полоски. Кроме этого, зеркальные панели в золоченых рамах. Они были по обе стороны от входа, который уже располагался в прямоугольной нише и занимали треть двух других стен. Зеркала пополам разделяли перекладины, которые проходили по всем стенам, пропуская лишь проемы, идущие в комнаты. Но вот центральные три двери, выходящие на балкон, к моему удивлению, они все же закрывали. Помещение походило на балетный класс, который может таковым и был. Я всматривалась в наши отражения и пустоту, что также захватывали зеркала.

– Готова увидеть мое ложе?

Кира потерянным взглядом посмотрела на меня. Долику секунды и он стал встревоженным, но, несмотря на это, она кивнула.

–Omnia, quae abscondita est, pateat (Все, что скрыто, стань открытым, – перевод с латыни). – Прошептала я.

В метре от Саши появился гроб.

Мои глаза распахнулись от испуга и удивления. Я пошатнулась. Он был необычен. Хрупкость стекла и холод металлического каркаса и все это скрывало ее. Сашу. Из глаз, как из пробитой платины, полились слезы.

– Кира?

Тишина.

– Кира? – произнесла я уже протяжно, – С тобой все в порядке?

Девушка посмотрела на меня и через секунду уже стиснула в объятиях.

– Я не могу поверить глазам, – дрожащим голосом произнесла она, – Не могу поверить.

– Вчера вечером, ты сказала одну вещь. И это было правильно. Ничего не сливается с реальностью. Просто ты должна теперь принять и тот факт, что есть и иной мир. Он протекает рядом с твоим. Переплетается и размывается. И понять то, что я принадлежу иному миру, как ты этому.

Оно посмотрела мне в глаза. К горлу подкатил ком.

– Ты лежала в нем?

– Да. Безвылазно три года, а на четвертый, просыпалась в день летнего солнцестояния. И в этот же Високосный год, снова возвращалась сюда. В созданную для меня усыпальницу. В свой гроб. Я выявила это событие. Каждый раз в день зимнего солнцестояния я перестаю бодрствовать и снова засыпаю. Сокрытая и защищенная ото всех, кто здесь появлялся и еще появится. Беспробудно спящая и ждущая своего года.