Роберто Борзеллино - Дорога в никуда. История о любви и дружбе (бета-версия)

Но со временем становилось тяжелее и сложнее выдерживать все, я не был мальчиком, которому нравилось выставляться напоказ, и быть первым в классе, увеличивая «популярность» среди девочек, наоборот, я чувствовал груз ответственности быть «впереди планеты», составлять и писать оригинальные темы и, главное, без ошибок.

К сожалению, уже в этом возрасте, мне пришлось понять самому, что в реальной жизни даже дети могут быть очень жестокими и, я понял, что не всегда можно демонстрировать свой талант, не навлекая зависть и ревность, или какую-то другую реакцию или ответ.

И это произошло.

Сейчас воспоминания стали более призрачными в моей голове и будто во сне, но наяву я продолжал проживать эти моменты вновь и мог почти ощущать, как легкий весенний бриз касается моей кожи.

Я вспоминал именно эти школьные дни, когда выходя из школы, меня остановила небольшая группа других ребят; все они были учениками старших классов, которые, не выбирая слов, требовали, чтобы я перестал писать такие сложные и разнообразные сочинения. Они объяснили мне, что почти все время учителя заставляют их писать «творческие сочинения» и все уже устали от этого.

Они обозначили решение всех школьных проблем, и их единственным желанием было вернуть «нормальные старые уроки». Если я не перестану так писать, они накажут меня более жестоким способом, они бросят меня в глубокую яму и отдадут на растерзание своим разъяренным собакам.

Самый старший из них, в качестве напоминания, сильно ударил меня кулаком в нос, чтобы убедить меня в серьезности происходящего и что это не пустые угрозы.

С того момента мое «литературное творчество» упало в качестве и оригинальности, и иногда я наполнял его неуместными и грубыми грамматическими ошибками.

К каждому написанию я подходил осторожно и не впадал в крайности, во избежание быть обнаруженным. Благодаря этому «маленькому трюку» и моим большим стараниям прекратилось даже «нездоровое» внимание моих учителей и, спустя какое-то время, все вернулось в норму.

Последнее унижение мне довелось испытать в тот день, когда учителя вызвали в школу моих родителей, но в этот раз, чтобы поговорить о моем школьном регрессе, а не о моих успехах. Я до сих пор помню изумленное лицо моей мамы, когда ее убеждали в стремительном снижении моих литературных способностей.

Вскоре я приспособился к новой ситуации в школе и, несмотря на сильное сопротивление моральных устоев (мне приходилось обманывать и лгать самым любимым людям), я никому не рассказал свой секрет, даже моему самому верному другу, я был скрытным, это было глубоко внутри меня.

Хотя это был первый негативный опыт в моей жизни, в дальнейшем мне пришлось столкнуться и решать другие проблемы, более сложные и тяжелые.

Не спеша я поставил чашку в раковину, пытаясь отдалиться от всех воспоминаний, до сих пор таких неприятных, и с неохотой направился в спальню.

Мне захотелось снова посмотреть в окно, чтобы найти там лучший способ, чтобы различать всех этих людей, которые быстрым шагом переходят дорогу, разделяющую все эти большие мрачные многоэтажные дома, которые стояли в ряд, один за другим, как бравые солдаты.

Это был один из тех редких случаев, когда я пытался представить себе лица и глаза женщин, которые как большие муравьи, абсолютно одинаковые жили в этом доме.

Я мог наблюдать за ними, заглядывая в их окна, когда они, как тени, переходили из комнаты в комнату, закрывая белые и прозрачные занавески от бесцеремонных глаз соседей.

Я представлял их суетящимися на кухне, очень занятыми приготовлением завтрака для детей и мужей.

Из подъезда я увидел женщину, которая быстрым шагом, укрываясь от холода и сильного ветра в своем узком пальто, спешила к трамвайной остановке.

Я думал и осознавал, что в течение моего пребывания в Минске, я до сих пор не знаком ни с кем из моих соседей, кроме тех немногочисленных людей, которым меня представила моя милая и любезная хозяйка квартиры. Казалось, что на лицах всех этих людей было напечатано грустное и уставшее выражение, которые уже не надеялись на лучшее будущее.

Некоторые девушки, которых я встретил в центре, поведали мне их главное желание: познакомиться и выйти замуж за иностранца, возможно, за мужчину, который, как я, сможет увезти их жить в красивый итальянский город на берегу моря.

Сейчас, когда я жил в этом изолированном месте, не имея ясного будущего, я понимал, насколько велико было их желание уехать в Италию, и понимал их любовь к этому далекому месту, с богатой историей, памятниками, чарующими панорамами, великолепным климатом и вкуснейшей едой.

Все, что с Минском нельзя даже сравнить.

Несмотря на то, что я часто бывал в центре, я никогда не испытывал мурашек или дрожи внутри от красоты парка, статуи или театра. Все казалось банальным и безвкусным, будто ты ешь блюдо без заправки, но выбор жить в этом месте вовсе не был случайным, потому что этот город хорошо подходил моему душевному состоянию и ничтожности моей жизни.

Сейчас мне не удается обойтись без мыслей о море, о бризе, который ласкал меня каждый раз, когда я гулял вдоль берега в Салерно, и я чувствовал безудержное желание вернуться домой, чтобы любоваться этим совершенным голубым цветом южного побережья Италии, где даже зимой солнечные лучи согревают сердце.

Чем больше я цеплялся за эту мысль, тем больше я боялся навсегда остаться в Минске, быть погребенным под эту холодную, ледяную землю, вследствие внезапного инфаркта по причине глубокой психологической травмы.

Я часто волновался, потому что понимал, что больше не увижу мест моего детства, давних друзей и всех близких мне людей, вместе с моим любимым сыном.

Это место казалось мне ледяной пустыней, необъятной и бесконечной, полностью открытой и подверженной всем непогодам, с нескончаемым сильным, ледяным ветром, который непрерывно дул и завывал сквозь окна домов.

Но я не мог жаловаться на судьбу, потому что сам решил переехать в Минск, без какого-либо принуждения. Мне нужно было лишь немного времени, чтобы оправиться и иметь возможность начать новую жизнь.

Я понимал, что этот новый день начался странно и, возможно, для меня пришло время провести черту под моей жизнью. Мне уже было почти пятьдесят и, вместо того, чтобы стать известным писателем романов, я превратился в писателя в тени, в писателя-призрака, которому платили за написание статей и историй, которые потом будут опубликованы другими.

Это была неприбыльная работа, к тому же, не приносящая большого профессионального удовлетворения и, время от времени, я пытался подрабатывать жалкие деньги, работая корректором черновых вариантов в некоторых издательских домах.