Елена Соболева - Луна в восьмом доме

Но так было не всегда. Первые четырнадцать лет своей жизни я была очень одинока и несчастна. Сейчас уже даже и не вспомню, был ли хоть один человек из всех людей, которые меня видели и знали в то жуткое время, не указавший мне на мою неполноценность. Родители своим детям часто запрещали дружить со мной и даже разговаривать, вероятно, полагая, что моя болезнь может быть заразной. Помню, как учительница в школе громко, на весь класс, делала мне замечание:

– Соболева! Ты ручку в руках неправильно держишь! Возьми сейчас же ручку правильно, как все дети!

Я очень стеснялась своих деформированных суставов и поэтому тихонько, почти шёпотом, отвечала ей:

– Я по-другому не могу, у меня не получается… Пальцы болят…

А она не унималась:

– Тогда что ты делаешь в школе для нормальных и здоровых детей?! Иди в другую школу, где больные и дебилы учатся!

И весь класс заливался смехом…

Я захлёбывалась слезами, мне было очень стыдно за себя, за свои некрасивые, тугоподвижные суставы, за то что я такая уродина. А на переменках дети издевались надо мной и часто били. Иногда они специально «подставляли» меня перед учителями, чтобы потом посмеяться, наговаривая, будто я совершила какой-нибудь ужасный поступок, естественно, несуществующий. И тогда учительница в большом возбуждении и с дьявольским блеском в глазах вызывала меня к доске и вместо урока, пока не прозвенит звонок, позорила и оскорбляла перед одноклассниками с обязательным указанием на мою неполноценность. Причём оправдываться было бесполезно, да я и не оправдывалась. Мальчишки и девчонки из школы придумывали всё новые и новые забавы относительно меня, и в итоге на торжественной линейке в день, когда всех детей принимали в пионеры, меня попросту не приняли… Это стало для меня полной неожиданностью, ведь я с трепетом ждала того самого дня! Я заранее купила и выгладила пионерский галстук, надела парадную форму с белым фартучком и выучила наизусть клятву. Но оказывается, уже несколько дней вся школа знала, что в пионеры меня со всеми на торжественной линейке принимать не будут, а от меня это тщательно скрывалось. И взрослые, и дети придумали для себя новую забаву. Поводом моего жесточайшего позора на торжественной линейке послужило давнее прозвище нашей классной руководительницы Вобла Сушёная, якобы придуманное, естественно, мной и распространённое тоже мной по всей школе и даже за её пределами.

Но на самом деле я и вправду так её называла. Все называли. Более того, когда я только пришла в эту школу, в первый же день бывалые ученики мне рассказали о её прозвище. Согласна, это некрасиво, и я не знаю, как сейчас, но во времена моего детства, ученики часто давали различные прозвища своим учителям. Эта участь не обошла и нашу классную руководительницу. Вероятно, кто-то ей дал это прозвище из-за её чрезмерной худобы. Учительница была озлобленной на весь мир, высокой, сгорбленной и очень худой. А ещё она ненавидела детей. Своих подопечных, Вобла Сушёная называла исключительно «пни с глазами», а на уроках часто срывалась в истерику и лупила своей указкой детей, как говорится, «куда придётся». Но, конечно же, не всех! Были у неё любимчики, перед ними она просто «стелилась». Уже тогда мне казалось чем-то постыдным и неудобным взрослому человеку так заискивать и «сюсюкаться», причём на глазах у всего класса, с ребёнком-любимчиком, который не просто урок не выучил и опоздал, но и вёл себя из ряда вон непозволительно. Но почему-то классная руководительница предпочитала этого не замечать у таких деток. Любимчики были неприкосновенны. И от них нужно было держаться как можно дальше, потому что эти дети, прекрасно осознавая своё вольготное положение, не гнушались ежедневно им пользоваться. Чаще, именно из-за них-то мне и попадало от Воблы Сушёной. Её любимчики наговаривали гадости и сплетничали в мой адрес. И учительница театрально хваталась за сердце, визжала на весь класс, оскорбляла меня и била своей указкой.

В нашей школе почти всех учителей за глаза называли совсем не по имени-отчеству. Вобла Сушеная знала о своём нелестном прозвище и, конечно же, пыталась с этим бороться, но всё было напрасно. Вся школа, включая учителей и даже самого директора, всё равно её называли именно так. Вероятно, слишком сильными были ассоциации. Чаще остальных прозвище Вобла Сушёная я слышала от учительницы по физкультуре, которая, вообще никогда не стесняясь, просила кого-нибудь из детей принести ей классный журнал. При этом она громко и чётко, а в спортзале ещё и прекрасная акустика, выстроив детей в шеренгу, задавала свой постоянный вопрос: «Ну? Кто сегодня пойдёт к Вобле Сушеной за журналом?»

Думаю, она даже не знала, как на самом деле звали нашу классную. Дети всегда радостно хихикали, слыша прозвища учителей из уст взрослых. Значит, взрослые одобряют! Значит, дети всё правильно делают!

На торжественной линейке собралась вся школа и почти все родители учащихся. В этот раз меня позорили уже перед всей этой толпой, а новоиспечённые пионеры, юные ленинцы, радостно хихикали. Это был очень важный этап в моей жизни. Я не проронила ни одной слезинки, мне даже обидно не было. Моё детство закончилось бесповоротно. Всё представление казалось мне смешным и бездарным театром с очень плохими актёрами. Это был чистый воды фарс, причём очень дурно сыгранный. И все их высокопарные речи о том, что такое ничтожество, как я, недостойно носить галстук наряду с честными и прилежными юными ленинцами, что в былые времена со мной бы церемониться не стали, а просто бы поставили к стенке и расстреляли, что школа плачет и скорбит, что в её стенах учится такой ужасный человек, как я, были абсолютно неправдоподобно наигранными. Забавно было то, что ВСЕ, абсолютно ВСЕ – и учителя и ученики – знали, что все они точно так же виноваты, как и я! Это была игра, где все заранее получили свои роли, выучили текст, даже несколько дней репетировали… И, вероятно, кто-то наступил себе на горло и не хотел играть в эту жестокую игру, но ему приказали. Я, например, помню глаза той самой учительницы по физкультуре, которая чаще остальных употребляла это прозвище, но она, естественно не вступилась за меня, стояла на той линейке и пыталась смотреть себе под ноги, чтобы не пересечься со мной взглядом, выполняя роль немого статиста, как приказали. Помню, в толпе ещё несколько лиц, явно скучавших и не получавших большого удовольствие от этого беспредела. Их были единицы, и они все равно подчинились мнению большинства. Вы представляете, как им всем жилось после этого? Им, взрослым людям, я глупых школьников даже сейчас в расчёт не беру, которые затеяли такой грандиозный спектакль, и всё только для того, чтобы поиздеваться над маленьким ребёнком, у которого проблемы со здоровьем!