Василий Шишков - Синичка просит (истории)

© Василий Шишков, 2022

ISBN 978-5-0056-0102-5

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Истории о настоящем и недавнем прошлом

(По рассказу Евгения Борисовича Х.)

Когда у Василия Григорьевича, – заместителя начальника отдела «слетела крыша», после очередных праздников, мы взяли заводской медицинский уазик и повезли бедолагу на Игрень*. Перед госпитализацией, с нашим пациентом в приёмном отделении, занимались очень долго: обстоятельно осматривали и задавали много странных вопросов, взвешивали, делали ЭКГ, заполняли какие-то медицинские документы.

Шофер наш, Витька за это время прочитал скучную районную газету. Устав ждать, он вышел из машины. На газоне, под ёлочками он заметил двигающийся серый комочек. – Ёжик! Надо же! – Шофер кинулся в кабину, схватил тряпку с газетой, но ёжика на прежнем месте уже не застал. Он наклонился. – Нет его! Неужели он мог так быстро убежать? Витька встал на четвереньки и полез под ёлку. Не найдя под одной ёлкой, он полез под другую. Однако поиски его были недолгими. Мимо проходили два здоровых мужика в синих халатах и строго спросили. – Что он там делает? А он им: Ёжик тут не пробегал?

Когда мы вернулись к машине, Витьки на месте не было. Дверь в машине раскрыта. Окликнули – без ответа. Прошлись вокруг – нет. Под одной из ёлок нашли нашу районную газету и тряпку. Мы пошли в приёмное отделение – там никого. Начали искать. Обнаружили его только через четверть часа в спецпалате для буйных. Витька наш был загружен по полной программе: руки и ноги привязаны к кровати, глаза с плавающим безумным взглядом. Оказывается, что во время его охоты на ёжика проходившие мимо санитары приняли его за «своего», то есть за сбежавшего. Подальше от греха, они его скрутили, а когда он начал сопротивляться – отправили в палату для буйных. Там его привязали и вкатили приличную дозу успокоительного. Витька был невменяем. Задерживаться долго в таком учреждении совсем не хотелось. Пришлось спешно идти в машину за носилками. Хорошо, что у одного из нас оказались с собой права. Заснувшего Витьку погрузили в машину.

Теперь друзья, при встрече с удовольствием спрашивают Витьку: Ёжик не пробегал?

* Игрень – поселок на левом берегу Днепра, в Днепропетровске, где находится главная психиатрическая больница.

(По рассказу сотрудника МУРа, в середине 90-х)

Машка была девкой умной. В Питере поступила с первого раза, выучила какие-то языки, и в начале девяностых, когда начался большой бардак, и жрать толком было нечего, и делать в стране было нечего, рванула за океан. Да, не в Штаты, а в Южную Америку. Взяла с собой дочь, мать, денег с того, что смогла продать, и улетела. Мужик – пьянчужка остался в Питере. Первый год ей, видно, было тяжело – сама не писала. Писала нам Анастасия, – её мать, моя родная сестра. Писем было немного, больше по праздникам. Потом Настя стала хворать. Письма продолжила нам писать Машка. Несколько раз дозванивалась до соседей. Говорила, что устроилась нормально. Свой бизнес, собиралась замуж. Лизка доставала меня своим любопытством. Напиши, да напиши им в Америку, как они там, что у них там… Раз в два – три месяца заставляла писать, да ещё так, чтоб письма к Машке попадали перед праздниками, или перед моим днём рожденьем. Короче, получалось, что мы как бы намекали. И где-то раза три Маша пересылала нам деньги почтой, тоже к праздникам или сразу после. Морока была с получением этих денег, но приятно, да и нужно. Писала нам сама Маша очень редко, реже, чем мать. Потом под новый год, это был, наверно, пятый год, как она там обосновалась, она прислала нам кофе. Только кофе было каким-то необычным. Во-первых, настоящая бразильская банка, наверно, килограмма на полтора, где написано всё не по-нашему, во-вторых, внутри ещё упаковано в пакетах из фольги и, наконец, самое главное, что кофе имело какой-то непонятный вкус, и цвет был каким-то серо-черным. Поначалу мы подумали, что это растворимый, но оно не растворялось. Посоветовались в магазине, где нам подсказали, что это молотый или молотый с какими-то добавками. Когда начали варить и класть побольше сахару, то привыкли к горьковато-дымному вкусу и сероватой пенке при питье. Ну, за полгода мы эту банку потихоньку и допили. Соседей всех всегда угощали, многим давали, объясняя, как готовить. Это ведь престиж. Кофе из самой Бразилии! Только мы допили, вымыли банку, её мы решили оставить на память. Так вот, только мы допили это кофе, как через два дня Машка дозвонилась до соседей и сказала… Лучше б она этого не говорила, сучка драная, лучше б она ковырялась там, в своей драной Америке…

2.

В Южную Америку я уехала в начале девяностых. Продала всё, что можно было продать. Взяла дочь, мать и уехала. Хорошее знание португальского помогало не только выжить, но и работать по профессии, получая приличный доход.

Климат для матери, в отличие от меня с дочкой, оказался тяжёлым. Она часто болела, грустила о Родине, о родственниках, о подружках. Проблемы с сердцем нарастали, о возврате в Россию уже не могло быть и речи, а через четыре года после переезда мама умерла.

Последние два года мама постоянно говорила, что хочет быть похороненной на Родине. Написала даже завещание с этим единственным пожеланием. Перевозить гроб с телом в те годы было невозможно. Маму кремировали. Прах я упаковала и отправила маминому брату, с просьбой захоронить прах в её родной деревне. На мою телеграмму о смерти мамы никто из родных почему-то не ответил. В то время почта работала плохо, а я была сильно загружена работой, личными делами и как-то не обратила на это внимание.

Спустя полгода от дяди из Вологды пришло письмо. Писать он не любил и писал в основном под давлением жены, которая мучаясь любопытством, о нашей заграничной жизни через него задавала мне всякие дурацкие вопросы. В этом письме дядя Володя, как всегда жаловался на маленькую пенсию, на то, что ему ветерану труда приходится подрабатывать дворником, а летом копаться на огороде и в саду, чтоб не умереть с голоду. В конце письма благодарил за какое-то кофе, которое они уже почти допили. О смерти матери – ни слова. Дальше письмо впервые, за всё время переписки продолжила его жена. Тетя Лиза тоже благодарила за кофе. Писала, какая большая, красивая банка, – собиралась её сохранить. В конце писала, что у кофе какой-то особенный интересный вкус, что пьют они его почти полгода. Писала, что пытается смаковать, но иногда что-то подкатывает и начинает как бы подташнивать от горечи, наверно, потому, что это настоящий бразильский кофе… До конца дочитывала с трудом. У меня начался сильный озноб, потом меня саму начало подташнивать. Было ясно, что телеграмму мои родственники не получили, что письмо в посылке с прахом матери они где-то потеряли, что пили они не кофе, а пепел моей мамы, который я упаковала в большую банку из-под кофе, килограмма на два. С трудом дозвонилась до соседей. Мои предположения подтвердились. Дядя безумно матерился…