Кара Шаха - Не Лолита

Папа так и не женился. Я смутно помню, как умерла мама. Как объяснила мне эбика Назима, она внезапно заболела, и Алла бабай забрал ее к себе на небо. Я помню ее урывками, больше по фотографиям: остались только запахи – от мамы всегда вкусно пахло. Я часто всматривалась в небо, не отрывая глаз, в надежде увидеть маму, которая, как мне казалось, должна была сидеть вместе с Алла бабаем на облаке, и свесивши ноги, наблюдать за нами. Теперь я знала, что Алла бабай знает кто я такая- Хайруллина Асель, ведь мама, наверное, рассказала ему обо мне. Папа не любил говорить о маме: я помню, как эбика поругала папу за то, что он хотел выкинуть все фотографии с мамой.

– Разве так можно? Это ее мама! И у Айсель должны быть ее фотографии!

Я не понимала, почему папа хотел выкинуть все фотографии мамы: единственное объяснение, которое я находила, заключалось в том, что ему было больно ее вспоминать. Испугавшись, что потеряю даже фото, я спрятала альбом у себя под кроватью и, когда папы не было дома, доставала его и рассматривала фотографии: мама была очень красивой: черные кудрявые волосы, большие, очень большие, я бы даже сказала, огромные глаза над которыми аккуратно мерцали брови, немного вздорный носик и нежные губы. Иногда, когда папа смотрел на меня, я замечала, как не моргая, он замирал. Только спустя годы, он сказал мне, что каждый день, каждую секунду он видел во мне ее – свою любовь и свою нескончаемую боль.

Пока папа пропадал на работе, эбика учила меня всяким женским премудростям и посвящала меня в тайны, которые должна знать любая татарка. Она всегда говорила, что женщина должна чтить и любить своего мужа, всегда соглашаться с ним. Когда он приходит домой на столе всегда должна стоять тарелка токмача – горячего супа, приготовленного из домашней курицы, и заправленного домашней лапшой-токмач, которую должна уметь нарезать любая татарка. От эбики я узнала, что татарская женщина должна уметь печь бэлеш, очпочмак, пэрэмеч и делать чак-чак. После ее рассказов, в моей маленькой голове зародился образ вечно измученной татарской женщины, которая должна готовить и ублажать мужа. Эбика Назима, долго рассказывала про бабая Рахмана, ее мужа, отца моего папы. Бабая Рахмана я помню плохо – обрывками, так же, как и маму. С фотографий на меня всегда смотрел суровый, очень серьезный мужчина, в основном в окружении мужчин. Бабушка, рассказывая про бабая, всегда подчеркивала, что пока он был жив – она его чтила и уважала. Однажды, вновь вспоминая бабая, эбика снова стала рассказывать, как же она чтила своего мужа. Папа, который пил чай, вдруг расхохотался – происходило это очень редко, поэтому, когда такое случалось, мы старались с бабушкой ловить эти минуты счастья и тоже смеялись. В тот день он так хохотал после эбикиных слов, что та даже смутилась:

– Улым, что с тобой?

– Да, я вспоминаю моменты из своего детства – когда ты чтила папу. – Он снова громко засмеялся. – Как гаркнешь на него, аж у соседей было слышно. – Папа просто давился смехом.

– Ну вот что ты говоришь, Аллах с тобой, – эбика Назифа замахала на папу салфеткой.

Однажды, рассматривая старые альбомы, я прибежала на кухню, где эбика кормила моего папу обедом, и спросила у нее:

– А почему на фотографиях мужчины всегда сидят отдельно?

– Так принято, кызым. Когда проходит аш, сначала кормят мужчин, а женщины готовят, а потом уже, после того, как мужчины закончат молитву и отобедают, приходит время женщин.

– Разве это правильно? Женщины встают ни свет, ни заря, готовят, чтобы накормить мужчин, а потом убрать за ними? Разве женщины – это прислуга? – Я непринужденно посмотрела на эбику.

Как сейчас, помню: повисло молчание. Эбика бросила быстрый взгляд в сторону отца, который, выронив ложку, вскочил и вышел из кухни, тихо сказав: «Вся в мать».

Только сейчас, спустя годы, я понимаю смысл, который он вложил в эти слова. Пришло и понимание того, почему с самых ранних лет в мою маленькую головку постоянно вдалбливалось: «чтить своего мужа», «уважать его и любить» – это то, чего не хватило моему папе в отношениях с мамой и то, без чего, как боялась эбика, могла остаться я, вырасти из меня своевольная стерва.

Тогда я очень расстроилась и расплакалась. Я не понимала, почему мой всегда добрый и нежный отец, повел себя так. Эбика меня успокоила: «Эти расстраивается, потому что ты пока немного глупенькая и не понимаешь кое-каких вещей. Но, ничего. Пока жива твоя эбика Назима, я сделаю все, чтобы из тебя выросла настоящая татарская жена». Я прикусила губу и не стала говорить эбике, что совсем не хочу быть той загнанной, уставшей, вечно готовящей татарской женой, но, чтобы не расстраивать ее, просто кивнула в ответ.

Эбика выполнила свое обещание: я умею готовить основные национальные блюда, и делать это так, чтобы бэлеш, всегда получался с бульоном внутри, а его самое лакомое место корочка от пирога (ее нижняя часть —тобен) была не пересохшей, а кыстыбый был зажаренным, но не масленным. Только вот отличает от эбики меня то, что я, даже повзрослев, так и не научилась ЛЮБИТЬ готовить. Я до сих пор не понимаю почему так случилось: когда я готовлю и моей выпечкой, и супами восхищается муж и сын – меня это непременно радует, но не приносит ни капли удовольствия. Видимо, наслушавшись о правильной татарской жене, эбика напрочь отбила у меня желание ей стать.

В детстве, нашими соседями по лестничной площадке была супружеская пара: красивая Гульнара апа и ее муж Ильгиз абый. Вот только никак Гульнара апа не ассоциировалась у меня с той самой правильной татарской женой. Когда она – красивая и ухоженная, проплывала по двору, на высоких каблуках и всегда в стильном костюме, ее муж, с влюбленными глазами, всегда бежал за ней. Эбика Назифа, завидев эту парочку, цикала в их сторону.

Я никогда не пыталась спросить у эбики, а к какой категории татарской жены относится Гульнара апа. Но, моя всевидащая эбика, заприметив мой интерес и горящие глаза при виде этой красотки-соседки, решила объяснить мне все заблаговременно, пока я сама что-нибудь себе не придумаю.

– Айсель, никогда не смотри на эту женщину.

– Почему?

– Она предательница.

– Она предала человека?

– Не человека, веру нашу предала. Посмотри, как она одевается, во что превратился ее муж. В настоящего осла. Ведьма, не иначе! —Эбика Назифа строго настрого запретила мне восхищаться ей. А я все равно украдкой наблюдала за ее нарядами, за ее поведением, за ее манерой держаться.

Когда мы встречались с ней в подъезде, она всегда широко и, как мне казалось, простодушно, улыбалась и здоровалась с нами. Но, эбика Назифа, только что-то бурчала в ответ и проходила мимо. Я видела, что Гульнара апа не обижалась, только продолжала улыбаться, правда уже грустнее, чем обычно. А однажды, я возвращалась из магазина и столкнулась с ней на лестничной площадке. Мы поулыбались друг-другу, а потом, она, немного замявшись сказала: «Айсель, ты красотка. Ты должна знать, какая в тебе сила и мощь. Твоя красота может свернуть горы. Если станешь чуть посмелее, сможешь управлять кем захочешь».