Альманах - Альманах «Российский колокол». Спецвыпуск. Премия имени Н.С. Лескова. 190 лет со дня рождения. Часть 2

– А ну, сволочи, заглохли все! А то щас устрою вам пятницу тринадцатое!

(Хотя было уже двадцать первое.)

Выйдя из универсама и остановившись закурить, я заметил, как из дверей на свежий воздух вылетели две знакомые мухи и полетели вместе, держась лапками друг за друга.

Видел недавно Ленку. Да… Вот сейчас тридцатник ей можно дать… Ну – до сорока… Но не более.

Сентябрь, 2016 год

С самого детства пословицы и поговорки помогают нам понять, что и как в этой жизни надо делать так, как надо. Но это понимание иногда приходит не сразу. То же происходит с легендами, поверьями, анекдотами и простыми медицинскими диагнозами. Лично я всегда испытываю определённую радость после познания какой-нибудь многовековой истины моими недоверчивыми мозгами. Порой из этого получается почти анекдот. Как-то давно я стоял на балконе третьего этажа обыкновенной панельной хрущёвки на Затулинке в состоянии лёгкого винного дурмана, курил и смотрел вниз. Друзья мои закрыли меня на ключ и пошли в магазин за вином (мы только отслужили в армии и отмечали демобу [1] В некоторых частях ЮГВ демобилизацию называли демобой, а не дембелем, как общепринято. ). Внизу, возле дома, в белой панамке и жёлтеньком платьице каталась на трёхколёсном велосипеде маленькая девочка.

Я долго и пристально смотрел на неё, пытаясь определить её возраст. И вдруг их стало две. Да-да! Уже две девочки в жёлтеньких платьицах и белых панамках параллельно катились рядышком. У меня перехватило дыхание. Я смотрел и боялся моргнуть, чтобы не спугнуть чудесное видение, а они всё катились и катились… На душе стало так радостно, как после успешно сданного экзамена. Что хотел – то получил. Я наблюдал собственными глазами явление, о котором столько много слышал и которое втайне хотел увидеть. Поднявшийся ветер заставил меня заморгать, и видение исчезло: только одна девочка подъезжала к углу дома. Подошедшие вскоре друзья выслушали меня с интересом, потом стали что-то пересчитывать и приняли такое решение: «Этому больше не наливать!».

Некоторые пословицы и поговорки, а также известные афоризмы имеют не только буквальные значения, но и образные. Пример тому – романтическое и красивое выражение «увидеть Париж и умереть». Скольких я видел людей, вернувшихся оттуда живыми и здоровыми, да ещё с довольными рожами! А вот для меня эта фраза приняла буквальное значение после вот такого случая.

Два с лишним года назад с сердечком меня сильно прихватило. Попал в больницу. В палате на пять человек нас было двое. Три койки пока пустовали. Соседу вечером вкололи что-то серьёзное, дали несколько таблеток, и он уснул, равномерно похрюкивая и посапывая. Спал беспробудно. Со мной ещё не решили, что делать: врач должен был назначить лечение только утром, но какую-то гадость дали на ночь проглотить. Настроения вообще никакого не было, а была необычная безысходная тупость угасающего сознания, как будто придавили тебя громадным камнем, выдавливающим из твоего тела остатки жизненной силы и гасящим последние чувственные огоньки твоей искорёженной души. Мысль была одна: «Всё… готовься косточки свои погреть на раскалённой сковородке!» Сознаюсь, грешен был. Но была и «маленькая такая мыслишка», которую никто и слышать не хотел. Она бегала по мозгам и тихим шёпотом кричала: «Э! Нет-нет. Мы ещё сами на сковородке картошечки нажарим! Да под водочку! Да с девочками!» Последняя надежда, но шансов почти нет.

Той ночью было полнолуние, то есть полная власть луны: что она хотела, то и делала. Ровно в полночь эта самая луна тихонько закатилась в нашу палату и осветила своим загадочным и телесно-бесстыдным сиянием все углы и стены моего нового пристанища, особенно высветив дальний от меня угол, куда я смотрел уже долгое время, лёжа неподвижно. Тут угол зашевелился и начал раздваиваться, пока расстояние между углами не стало шириной с дверь. Вспомнил сразу, как у меня двоилось в глазах тогда, на балконе. Сейчас радости не было и в помине.

В проёме между углами появилось чёрное размытое пятно, которое постепенно приобретало чёткие очертания, пока не превратилось в зловещую и всем известную фигуру. Именно так рисуют на картинках старушку смерть. Длинный чёрный балахон с нависающим на лицо капюшоном. В правой руке коса. Моё бедное сердечко совсем перестало стучать, но видеть я стал лучше. Память за одно мгновение выдала мне всё, что у неё имелось на этот случай. А случай этот оказался особенный – он ломал все мои представления об образе костлявой безносой старухи.

Она вышла из угла, сделала несколько шагов в мою сторону и, не доходя до моей кровати, остановилась. Лёгким кивком головы отбросила капюшон на спину и резко отставила правую руку с косой вбок. Полы балахона мгновенно разверзлись, одеяние стало медленно сползать с округлых плеч вниз, пока не задержалось на сгибе локтей. Никакой безносости и костлявости, а тем более старости. Передо мной стояла почти обнажённая молодая женщина.

Необыкновенное совершенство земной красоты, с неземными глазами. Как будто две круглые, красно-чёрно-синего цвета, постоянно меняющиеся картинки из детского калейдоскопа смотрели на меня из-под больших изогнутых ресниц красного цвета. Симпатичный, чуть вздёрнутый носик. Классические маленькие губки были такого же красного цвета, как и ресницы. Всю эту красоту обрамляла любимая женская причёска моей далёкой юности – гаврош, которая не отличалась по цвету ни от губ, ни от ресниц. Гипсовая матовость тела и его строение почти как две капли воды похожи на скульптуру Афродиты из Эрмитажа, кроме двух странных различий. Это небольшие чёрные соски и небольшой красный треугольничек там, где он и должен быть по природе. Из нижнего угла сей притягательной фигуры, как сквозь густой красный туман, виднелась тёмная полоска, которая является самой загадочной чёрточкой женского тела для мужского созерцания.

Моё сердечко вновь тихонечко забилось, а один орган моего тела, самый шибко независимый, вдруг энергично зашевелился, покряхтел и восторженно выдавил из себя: «Ого!».

Коса страшно блеснула своим чуть изогнутым лезвием, на котором в лунном сиянии я заметил несколько зазубрин.

– Ну здравствуй, Сергуня! Я за тобой пришла!

«Ей бы в Большом петь, а не людей по ночам пугать, с таким-то божественным голосом», – подумал я, но на приветствие не ответил.

– Вижу, не рад ты мне. А я ради тебя даже с напарницей сменой поменялась, чтобы к тебе попасть. Сама хочу тебя туда забрать, – она стрельнула глазами в потолок.

– Куда туда?

– Ну не притворяйся только – всё ты хорошо понимаешь! А почему я? Нравишься ты мне чем-то. Вот и решила сделать тебе напоследок одолжение – самому выбрать место последнего твоего упокоения. Понял?