Янис Ником - S.T.N.M. Часть «SA»

Вам вдруг почудилось, что кто-то ударил вас в грудь, прямиком в солнечное сплетение. От удара Вы встрепенулись.

Опять эта назойливая мысльне даёт уснуть, отвлечься.

В страхе вы зажмурились, боясь открыть глаза и больше не закрыть по собственному желанию. Надо сосредоточиться.

Внутренняя и внешняя атрибутика каждого элемента встречи, материя и дух, недавние события, с которыми они пришли на встречу как со жвачкой прилепленной к подошве обуви; энергетика самого места: его прошлое, настоящее и будущее. И тонкое переплетение красных невидимых нитей между ними, как запахи, которые пронизывают всё в этом пространстве.

Так много деталей и мелочей… Слишком много, чтобы собрать всю картину воедино.

Даже на примере обычного чая. Зелёного чая из Китая. Если человек ни разу там не был, откуда он знает, что испытает? Откуда он знает, какие чувства поглотят его при встрече с желаемым? Любовь? Разочарование? А может, ничего? Ноль. Разве фильмы, книги или фотографии способны объективно раскрыть всё таинство китайской чайной церемонии? Интимной магии двух влюблённых? Атмосферу Италии или энергетику джазового концерта со смесью твоих процессов, субъективно протекающих внутри? Рассказы друзей?

По этой причине Вы не любите ни слушать рассказы, ни смотреть фотографии друзей, привезённые из путешествий. Вы отлично понимаете природу происхождения Парижского синдрома. А всё из-за завышенных ожиданий, спровоцированных яркими картинками на открытках. Отсюда и ваша страсть к предвосхищению проблем. Пусть и к чрезмерному, утрированному, но Вы считали, что эта крайность в вашей черте характера намного лучше той крайности, которую предлагают туристам.

На отрезке любого качественно-оценочного события (объекта) всегда имеются две крайние точки – Радикалы. Для примера можно взять тот же страх. Радикалы страха – «самый трусливый» и «до безрассудства храбрый». Радикалы, безусловно – зло, именно они портят лояльность обычного гражданского к целым группам населений. От религиозных конфессий до ЛГБТ и других сообществ.

Но в данном случае Ваш радикал был меньшим из зол, он исходил исключительно из вашего собственного «имхо».

В любом случае, Вы старались. Старались представить чувство, которое хотели бы испытать, на которое рассчитывали. Старались создать сон или хотя бы проснуться. И Вы снова вздрагиваете в оцепенении от ощущения, будто резко провалились куда-то туда, в себя, в послепустоту.

Контроль. Взять под контроль.

Наконец, постепенно Вы начинаете ощущать наплывающую щекочущую вибрацию где-то в груди, чувство детской радости, взмывающей ввысь на качелях, но при этом Вы уверены, что это не то. Это скорее чувство предвкушения, то самое чувство, когда ты влюблённый ожидаешь свидания со своей возлюбленной. Ожидаешь того, чего очень долго ждал. Но чего ждать Вам?

Рядом тихонько нёс ахинею телевизор:

– Команда! Срочно взять рифы! Харибда на горизонте.

– Ненавижу эту тварь, её надо обойти! Засосёт, как моя бывшая.

– Не смешно! Штурман, приборы!

– Сорок семь!

– Что 47?

– А что, бл*дь, приборы? Анероид, анемометр и аксиометр зашкаливают!!

– А остальные что?

– А остальные НЕ РАБОТАЮТ

– Что на марсе? Заваливайте! Сейчас дрейфы пойдут! Заряжай брандскугель по правый борт! Левиафан наклёвывается.

– Сдох, гнида! Но барбеты снесены. Боеприпасы на исходе.

– Бочки с порохом и ромом тащите! Шевелите просаленными костями, морские черти!

– Только не рооом!

– Заткнись и тащи, если шкура дорога. Где Стрелок?!

– Лернейскую гидру травит.

– Капитааааан, Кракен по левому борту!

– Проклятый сундук мне в каюту, вот это день! Улов, что надо. Разрывными ему в зевало, главное до мозгов дорваться, а там он в фарш! Да гвоздей не жалей!

Но Вы уже не слышали телевизора. Вы даже не задались вопросом, откуда он появился. Глаза были закрыты. Разум ворковал с душой в иной атмосфере. Дверцы лифта, ведущие на этаж Морфея, захлопнулись за человеком.

zzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzz

– Ублюдки! У вас есть двадцать минут, чтобы закончить всё на этом участке!

Около тридцати, как на подбор мускулистых, но потных и в пыли, мужчин копали траншеи под палящим солнцем. Для чего, кого и зачем – никому не было известно. Ни нам, ни тем, кто следит за нами. Порой я задумывался о том, что мы копаем землю для того, чтобы копать. Это как ад, такой же бессмысленный и беспощадный. Под сжирающим эпителий солнцем дни длились неделями, а недели оставляли на нашей шелушащейся и высохшей коже морщины и ожоги.

Я поднял голову и смахнул пот со лба. Она – стройная, обтянутая в кожаные штаны и в корсете, стояла над нами напротив солнца и орала. Наш Комендант.

Да, так проходят наши будни. Порой, когда мы были особо непослушны, или она была не в духе – брала хлыст и била нас. Свист и щелчок: она умела обращаться с хлыстом и это нас возбуждало. Обычно данный ритуал стабильно повторялся раз в месяц, чисто по женской физиологической причине. Но даже тогда я замечал, что получали все, кроме меня.

На самом деле «Комендантом» её никто не называл. Все остальные звали её сукой, стервой, кобылой, тварью… Я же всегда молчал в такие моменты, потому как для меня не было ничего прекрасней, чем она. Она, стоящая передо мной и орущая на них, вдохновляла меня. Когда я копал, я всегда посматривал на неё. Я думаю, она тоже смотрела на меня, но каждый раз, когда наши глаза встречались, она переводила взгляд на других и повышала голос. Всегда.

Иногда мне казалось, что она боится меня. И это неудивительно: из всего этого скота я был самым главным чудовищем, самым свирепым и безжалостным. Если бы в первые дни я её не принял, пожалуй, она не протянула бы здесь и пяти минут заката.

Она столь сильная духом по глупости уверовала в свои силы, даже в свою смену убирала надзирателей с вышек. Этим, конечно, сыскала уважение. Всяко лучше, чем оптика в спины, от которой волосы дыбом.

Она не боялась оставаться с нами наедине, хотя мы – отребье, могли сделать с ней всё, что угодно. В нас давно бурлила чисто мужская страсть, которую невозможно было снять никаким душевым уединением с порно-журнальчиками, никакие цепь с кандалами не способны были сдержать эту бурю. Эта страсть была настолько крепка, что мы привыкли жить только с этим. Изо дня в день с одним лишь голодом. Просыпались с ним, засыпали, и даже во сне он преследовал нас. Но никто, при всей своей ненависти, даже не думал что-либо сделать с комендантом. Она была под моей защитой, занята мной. Я же только об этом и думал. Я представлял эту сцену много-много раз. Ведь она была очень, ррррр, очень аппетитной в свете этих раскалённых будней. Софитом моих мрачных дней. Отдушиной, лейтмотивом, кетгутом, сшивающим раны.