Андрей Павлов - Постоялец номера 7, или Последнее стихотворение Поэта

К окончанию этого монолога Поэт уже опустился на диван, привалился к его мягкой спинке и стал засыпать. Голос становился всё тише и тише…

– Я постараюсь это сделать, дружище, – ответил гость.

Видя, что Поэт заснул, он осторожно вышел в прихожую и подозвал Петрушку.

– Значит так, милый друг, – сказал он, взяв слугу за пуговицу на жилетке. – Никого не впускать. Хозяина среди ночи не выпускать, разве только в уборную и под твоим личным контролем! Вина больше не наливать, как бы ни просил! Ты меня понял?

– Так точно-с! – ответил Петрушка.

– «Так точно-с», – язвительно повторил гость. – Не дури! Не в старое время живём, поди. – И зашагал к выходу.

– Не в старое, – тихо вслед ему ответил Петрушка, – а жаль…

– Вы читали его «Страну негодяев»? – Председатель Главконцесскома нервно ходил по своему кабинету.

Его помощник, спокойный и уверенный в себе человек лет тридцати, ещё недавно входивший в команду странно умершего Михаила Фрунзе, кивнул.

– И что? Вы считаете это нормальным? Это же не стихи! Это набор каких-то фраз, порочащих наш советский строй! С этим Поэтом надо что-то делать! – И он вопросительно взглянул на помощника.

– Будем думать, товарищ председатель, – уклончиво ответил тот.

– А поздно уже думать, он зажёг фитиль! Любое промедление послужит взрывом, толчком к необратимым последствиям! И тогда ни мне, ни вам не сносить головы! Вы это понимаете?!

Помощник снова кивнул, не проронив ни слова, зная, что их могут прослушивать.

– Ну так действуйте! Не тяните время! И держите меня в курсе всех планируемых и проводимых мероприятий. Ступайте, более вас не задерживаю!

Помощник слегка наклонил голову и вышел из кабинета. Закрыв за собой дверь, он ловким движением ослабил на шее галстук, подошёл к столу секретаря, налил стакан воды из идеально чистого графина и выпил его залпом.

«Ну вот и началось», – с облегчением подумал он. Как же долго он этого ждал!

– Добро пожаловать в город Ленина, товарищ Зейберлиньш! – Улыбчивая девушка с радостью протянула руку Зигфриду Кляйнцу на перроне Балтийского вокзала. – Мы рады приветствовать вас, одного из тех латышских патриотов, которые в составе Латышской стрелковой дивизии защищали нашу молодую советскую Родину! И ничего, что сейчас вы проживаете за пределами нашей страны! Я уверена, что скоро мы опять объединимся и наши народы заживут дружно и счастливо!

– Как ваше имя, миая девушка? – спросил Кляйнц, по-прежнему глотая букву «л».

– Владлена, товарищ Зейберлиньш! – бойко ответила девушка. – Я, конечно, родилась задолго до нашей революции, но после трагической гибели Владимира Ильича решила поменять имя! И теперь я – Владлена Степановна Прокопенко. И мне поручено вас сопровождать и оказывать всяческую помощь при встрече с участниками съезда. Насколько я знаю, вы будете освещать результаты съезда на местах, в том числе в Ленинграде, для того чтобы, так сказать, из первых уст передать эти сведения латышским коммунистам. Верно?

– Всё так, – сухо, но вежливо ответил «миой» девушке «латышский журналист». – Какие у нас дайнейшие пуаны? – продолжая смягчать ненавистную букву, спросил Кляйнц.

– Сейчас заселяемся в гостиницу «Европейская». Совсем недавно там размещался Центральный детский карантинно-распределительный пункт, но сейчас гостиница опять стала функционировать. – Владлена улыбнулась.

– Без разницы, Въадъена! Гъавное – отдохнуть. А что за номер? Я готов опъятить боее дорогой, но чтобы всё быо вкьючено.

Девушка фыркнула, еле сдерживая смех:

– Вы простите меня, товарищ Зейберлиньш, но вы так смешно не проговариваете букву «л»…

– Ничего, я не обижаюсь! Есйи вас это весеит, так пускай, мне не обидно!

И они оба засмеялись.

– Отличный номер, товарищ Зейберлиньш! На первом этаже окна выходят на площадь, все удобства внутри. Не пожалеете. А как разместитесь, я буду ждать вас в ресторане, пообедаем и – на Невский. Вы должны увидеть, как похорошел наш город за эти годы!

– Вот и съявно, – ответил Кляйнц, опять насмешив девушку.

Извозчик ожидал их у вокзала. Вещей у Кляйнца было немного, поэтому, быстро погрузившись, они двинулись в сторону гостиницы.

– А скажите, миая: корюшки уже не найти в Ленинграде? Это то, что я непременно хотеы бы отведать, пусть и не сезон!

Владлена на мгновенье задумалась, а потом ответила:

– Я поищу, товарищ Зейберлиньш!

– Обещаете, что найдёте?

– Честное комсомольское! – воскликнула девушка. – Ведь корюшка не исчезает в зиму, её просто трудно найти!

– Замечатейно. Как тойко отыщете – сразу ко мне! А бойьше не могу вас задерживать. Мы же уже подъехаи?

– Всё верно, товарищ Зейберлиньш!

– Вы уже идите, Въадъена, а я забегу в аптеку и к себе в номер.

– Хорошо! – И девушка направилась в сторону Невы.

«Неужели она сейчас начнёт искать корюшку?!» – с иронией улыбнулся про себя Зигфрид и направился в аптеку за микстурой от кашля. Он знал, что Ленинград суров погодой, и поэтому решил предупредить возможные осложнения здоровья.

«А DS действительно действует, – подумал Кляйнц. – Пусть девочка побегает в поисках корюшки, а я займусь своими делами».

«Чёрт» зашёл в гостиницу, к нему тут же подбежал управляющий с приторной улыбкой, явно из «бывших», и поинтересовался, чем может помочь.

– На моё имя заказан номер. Крис Зейберлиньш. Мои планы изменились, и я не смогу у вас остановиться. Прошу разбронировать номер. Всего хорошего. – И, выйдя из гостиницы, направился в сторону Исаакиевского собора.

– Что с Поэтом, Павел Богданович?

– Плохо дело, уважаемый. Он себя уже не контролирует. Если за ним не смотреть, наложит на себя руки.

– С ним можно встретиться?

– Пожалуй, да. Мы сняли… нервное напряжение. Сейчас он в порядке. Я дам команду, и вас пропустят к нему.

Посетитель психиатрической клиники Московского университета, которой в то время заведовал известный в медицинском мире профессор Павел Богданович Пастушкин, в сопровождении медбрата быстрым шагом прошёл по мрачным коридорам и оказался в палате Поэта. Она была на втором этаже, отдельная, обстановка вполне походила на домашнюю: всюду ковры, мягкие диваны и кресла, на стенах – картины.

Поэт лежал на одном из диванов, прикрывшись пледом, и, казалось, крепко спал. Как только дверь за медбратом закрылась, Поэт, не открывая глаз, произнёс:

– Проходи, Волчара. Садись. Я не сплю. Мне мешает свет. Выключи его.

Посетитель протянул руку к ночнику, который никогда не выключался в палате Поэта, щёлкнул выключателем, и свет погас.

– Так-то лучше. Посмотри в окно, Волчара! Что ты видишь?