Арнольд Ихаев - Улей

– Откуда ты…

– На самом деле все намного проще, чем ты себе представляешь. В данной ситуации человек слишком предсказуем, как и последовательность его вопросов, – в очередной раз обрезал посетителя хранитель.

– Где я? – успел-таки спросить Донейл.

– Ты в моей библиотеке, все книги мира берут свое начало в этом месте, потому что именно здесь находится тот, кто их пишет. На твой следующий вопрос ты знаешь ответ, ведь ты сам просился ко мне, не так ли?

– Я не совсем…

– Ты все прекрасно понимаешь, только пока еще отказываешься верить. Ладно, чтобы ты чувствовал себя немного комфортнее, я буду давать тебе договаривать, а то вы – люди – имеете привычку злиться по пустякам.

– А вы кто?

– Ты хочешь спросить, в чем я не такой, как ты или как все люди, верно? А ты представь себе, что перед тобой сейчас вместо меня стояло бы что-нибудь непонятное, огромное и страшное. Смог бы ты хоть слово вымолвить? Или, напротив, как бы ты отнесся к стоящему перед тобой чему-нибудь мелкому, немощному, которое не стоит даже того, чтобы на него смотрели? Согласись, беседа выглядела бы сейчас совсем иначе. В лучшем случае ты подумал бы, что сошел с ума, и не стал ничего слушать, а в худшем – попытался бы сбежать, а бежать тебе, увы, пока некуда.

Донейл уже начал свыкаться с происходящим и осознавать, а точнее, верить в то, что он действительно находится где-то, куда вряд ли может попасть человеческое существо, если, конечно, он на самом деле не сошел с ума, что вроде как выходило из слов стоящего напротив человека, если он вообще является таковым. Он вдруг вспомнил про семью и подумал, что Амелин, вероятно, уже беспокоится о нем, а вслух заявил:

– Так значит, я все-таки живой и не сошел с ума?

– Можешь не беспокоиться об этом, как и о том, о чем ты подумал про себя: там сейчас ровно тот же час, который был, когда ты пришел на кладбище и до того, как уснул.

– Так значит, это сон? – выдохнул Донейл.

– В таком случае попытайся себя ущипнуть, – предложил ему Гораль. Но тут Донейл вспомнил, какой была его цель, когда он решил пойти сюда, и произнес:

– Ладно, допустим, что все это происходит на самом деле, это может как-то изменить мою ситуацию?

– Я вижу, ты все еще сомневаешься. Со временем, как и к любому факту, ты привыкнешь и к этому. Вам ведь намного проще поверить во что-нибудь сложное и маловероятное, чем в простое и незамысловатое.

– Что вы имеете в виду? – поинтересовался Донейл уже абсолютно спокойным голосом.

– Прежде чем я отвечу на твой вопрос, давай-ка присядем. К тому же ты решил задержаться у меня в гостях, как я понял.

Гораль жестом указал за спину Донейла. Тот обернулся, обнаружив деревянный стул с мягким сидением и такой же подушкой на спинке по всей ее длине. Когда он опять повернулся к Горалю, тот уже сидел и приглашал присоединиться. Донейл послушно присел, они находились на расстоянии двух метров друг от друга, немного повернуты в одну и ту же сторону, как будто приготовились смотреть телевизор.

– Люди не умеют долго удивляться чему-либо. Покажи им любое чудо, и они очень скоро перестанут не только удивляться ему, но и будут считать это абсолютно нормальным явлением. Или, напротив, абсолютно заурядную вещь могут всю жизнь принимать за чудо, просто потому что никогда не видели воочию, – начал Гораль.

– Не понимаю, о чем вы. – Донейл почему-то не испытывал особого интереса к данной беседе.

– Я знаю, что не понимаешь, поэтому и хочу тебе кое-что показать.

Гораль вытянул руку вперед, давая понять, что там что-то будет происходить. В этот момент перед ними появилась живая картина Моисея, открывающего Красное море. Эффект от увиденного сложно с чем-то сравнить: происходящее было настолько реальным, что казалось, будто ты сам стоишь там. Он слышал голоса людские, иногда переходящие в крик, видел их беспокойство, засмотрелся на самого Моисея, который выглядел примерно так, как его обычно изображают художники. От этого всего побежали мурашки по всему телу, Донейл даже немного испугался, поскольку все это казалось ему слишком правдоподобным.

– Ну что ты думаешь об этом? – полюбопытствовал Гораль, тон его оставался нейтральным и ничего не выражающим.

Донейл пытался подобрать слова для тех эмоций, что испытывал. До этого момента он был среди тех, кто узнавал о чем-либо необычном, что является лишь гипотезой, из уст ему подобных. Все, что ему оставалось, это так же, как и всем остальным людям на свете, выбирать: верить или нет. Но здесь он вдруг стал очевидцем того, что в нынешнее время считается лишь мифом: собственными глазами увидел море, которое стало пред ним стеной и, если бы ему удалось выйти из оцепенения, с легкостью смог бы коснуться самого пророка.

– Это было настолько правдоподобно! Мне даже показалось, что я сам был частью этого народа, – голос Донейла предательски дрожал.

– Но ты ведь не веришь в эту историю.

– Я думаю, что в глубине души мало кто верит в такого рода истории. Считаю, что все это было придумано нарочно для того, чтобы люди во что-то верили. Ведь когда люди сильно во что-то верят, им всегда есть о чем поспорить. Однако в спорах истина не рождается, в них зарождается вражда, вот поэтому о всеобщей гармонии не может быть и речи. В итоге наш мир стал именно таким, каким мы сегодня его и знаем.

– Хорошо, тогда скажи, что ты думаешь об этом.

После слов Гораля возник новый эпизод, в котором длинноволосая беременная женщина, одетая в легкое платье, стоит на берегу моря. Она держит руки на животе, взгляд устремлен в сторону воды, поэтому ее лицо видно лишь частично. Посмотрев на картину, Донейл услышал шум моря, всплеск волн и… биение сердца.

– Что ты видишь? – Гораль прервал молчание.

– Вижу море, слышу воду и биение сердца – что же тут особенного? Такое можно видеть каждый день.

Ответив, Донейл заметно погрустнел оттого, что живот женщины напомнил ему о недавней потере сына.

– Ты видишь все, кроме самого главного – ты не видишь чуда.

– Что ж тут чудесного? – все еще с печалью, теперь уже и в голосе, спросил Донейл. Но Гораль словно не услышал вопрос и пустился в рассуждения:

– Как часто люди задумываются вот над чем. Насколько вероятно то, что человек появляется из чего-то, что можно увидеть лишь под микроскопом, находится много месяцев в животе, получая кислород и питание от своей матери через связывающую его с ней пуповину, и в конечном итоге рождается сложнейший организм, который впоследствии люди сами же веками не могут изучить до конца, желая получить рецепт бессмертия. Но согласись, попытки эти тщетны. А задавался ли ты когда-нибудь вопросом: какой он – тот первый живот, в котором зародилась самая первая жизнь, и кому он принадлежал, да и был ли он вообще когда-нибудь. Даже если люди об этом задумываются, то очень скоро выбрасывают такие мысли из головы и продолжают делать открытия о создании мира. Вы утверждаете, что первым человеком на Земле был мужчина, при этом распространяете гипотезу о том, что рожден он был женщиной, но кто тогда эта женщина и почему сегодня для зарождения новой жизни недостаточно лишь одной единицы. И если поставить на весы то, что сотворил Моисей, и обычную женщину, то именно она, без сомнения, сможет склонить чашу в свою сторону. К чему все эти философствования – полагаю, ты сейчас это хочешь сказать. У всего есть свой смысл. Я лишь хочу тебя спросить: веришь ли ты, что можешь изменить написанное рукой, которой не свойственно ошибаться?