Олег Нуритдинов - Сны Макара. Рассказы

© Олег Нуритдинов, 2022

ISBN 978-5-0055-9193-7

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Истории отображают жизнь в Российской глубинке в 2004 году.

Макар вспомнил,

что действительно после смерти

надо идти куда-то на суд.

Мини-сказка про загадочное существо

Я недавно переехал в эту квартиру и немного освоился – в ней уютно, правда одиноко. Однажды ранним утром меня разбудил странный писк или скрип, доносившейся с кухни. Возможно, кран не плотно закрыт или форточку ветер гоняет. Встав с кровати прошёл в кухню. Звук исходил откуда-то снизу из-под раковины. Там стоял небольшой контейнер для мусора, а в нём сверху лежало несколько яичных скорлупок. Звук исходил из контейнера. В одной из скорлупок обнаружился жёлтый комочек, как будто остатки желтка. Присмотревшись, я разглядел пушистый шарик золотисто-жёлтого цвета, похож на цыплёнка, но без головы. Он выглядел живым, хотя не пищал и не двигался. Я вытащил скорлупу из контейнера и положил возле батареи отопления.

«Может домовой», – спросонья подумал я и пошёл снова спать. Сквозь сон слышался не прошлый скрип, а тихая-тихая песенка-шёпот моего нового жильца. Он научился петь. Назвал его – Коковёнок. Поселился он в своём интересном домике без моего согласия, разбудил меня, но я не стал этому препятствовать. Шума он не создавал, иногда напевал какую-то мелодию, но скорлупа-домик глушила звонкие нотки. Скорлупа стала для него родным домом-оболочкой, как эта квартира для меня.

Я не видел Коковёнка вне его оболочки. Может, он и выходил из неё, но без меня. Жил сам по себе, а я по-своему. Иногда мой взгляд скользил по кухонному пространству и натыкался на скорлупу. В ней лежал всё тот же золотистый комочек без заметных изменений. Потом я всё реже и реже вспоминал о нём – лишь когда прибирался, мыл пол. Вокруг его домика всегда чисто. Непонятно и загадочно.

Коковёнок любил петь, я привык к его присутствию и старался лишний раз не тревожить. А его песенки, похожие на тихий шелест листьев в городском парке ни коим образом мне не мешали. Так мы и жили некоторое время. Он пел свои песни, а иногда напевал я.

Мой Коковёнок оказался для меня странным другом, почти безмолвным, но приятным дорогим существом. «Золотой – цвет величия, славы и богатства», – однажды вспомнил я. – «А белый цвет символизирует мир, чистоту, а иногда и скорбь». Всё это было и есть во мне и повсеместно вокруг меня. И пусть мой Коковёнок спит спокойно, если он умеет спать, пусть поёт свои песенки и охраняет в моём доме уют, спокойствие и простенькое счастье.

Мой фургон перегрелся, и я решил сделать остановку. Вскоре обозначился дорожный указатель – Пустовое (500 метров в сторону от тракта). Свернув по указанному направлению, я надеялся увидеть село. Но мои ожидания не оправдывались. Моему взору открылся плачевный вид голых без проводов столбов, упавших заборов и брошенных домов. На пригорке возвышалось полуразрушенное каменное строение, когда-то служившее селянам церковью. Грязно-белые с трещинами стены обнажили красный кирпич строения, но и такой вид молчаливо намекал на былую красоту и мощь земного храма. Возле стен строения мной замечена какая-то жизнь – на лужайке копошились около десятка кур.

Я остановился в тени берёз недалеко от церкви, заглушил двигатель, открыл капот и двери фургона. День стоял жаркий, в кабине душно и мне хотелось пить, а фляжка с водой увы пуста. Направляясь на пригорок, я надеялся встретить людей. Окна храма сплошь заколочены досками, почерневшими от времени, но массивная входная дверь приоткрыта. Войдя через эту дверь в церковное помещение, я ощутил прохладу. Безлюдно, темновато, но свет пробивался с другой стороны через проём открытой настежь двери. Проходя по прогнившим доскам к свету, пришлось пожалеть, что не обошёл храм вокруг. Вышел на свет с облегчением: на меня удивлённо смотрели сидящие в тени на лавочках несколько пожилых женщин.

– Здравствуйте! Где можно водички испить и умыться, да в дорогу набрать? – спросил я. Одна, которая показалась мне постарше, оглядев меня и не найдя ничего, что бы могло её удивить, ответила нараспев:

– Колодцы-то наши давно пропали. А мы берём воду из ручья, за… вон теми берёзами. Вода в ём чиста, никто не мусорит. Сходи коли есть в чё набрать.

– А в селе кто ещё живёт?

– Да вот мы все и живём, прямо здесь в соборе. Избы-то брошены, по одному трудне жить, мужичков-то вовсе нету. Вот тута и собралися. Одну печь и топить легче.

– А питаетесь чем?

– Да в соседнее Полное когда сходим за мукою да за маслицем, пензию-то тама получам.

– А что не переедете?

– Ни к чему нам, здесь с рожденья живём. Нету у нас никого. Вдовы да бездетны мы. Доживём уж свой век. Тут и за могилками смотрим. Летом-то совсем хорошо, картошку да лук сами ростим, да куры помогают. А зиму всё возле печи болем. Привыкли уж.

– А до Полного сколько идти?

– Не считали времени, за день вертаемся.

Я сказал спасибо и попрощался. Вернувшись к машине, взял канистру, фляжку и пошёл в ту сторону, что мне указала старушка. Через пролесок вышел к ручью. Он и правда светился на солнце чистотой своих вод. На берегу из камней выстроена небольшая, аккуратная запруда. Видно человеческое трудолюбие. Я сначала попил наискорейшем образом, смочил лицо, и уж потом набрал воды и отправился обратно к машине. Прошло больше часа, надо бы и дальше путь держать.

Я выехал обратно на тракт. По дороге думалось о старушках. Никто и никогда не узнает о них, о маленьком заброшенном селе, если вдруг не припрёт нужда и ты не свернёшь с дороги.

А маленький, чистый ручей не бросит этих мест, ему не уйти из своего русла по своей воле. Поменять путь или совсем заглушить источник влаги сможет сделать обычный человек или катаклизм природы. А пока ручей течёт, радуя природу своей быстротой и блеском на солнце, и нашим старушкам жить сподручнее.

Мартовским днём дед Никифор сидел на стуле у окна и подшивал свои старые валенки. Сумерки подступали к приближающемуся вечеру, но позволяли ему что-то видеть. Чувствуя скорое окончание светового дня, он торопился закончить своё нехитрое ремесло. Последний стежок сделан, Никифор встал со стула, потянулся и понёс валенки в прихожую. Матрёна с кухни увидела его сухощавое тело в рубахе, не заправленной в брюки и наскоро проговорила: