Дмитрий Сенчаков - Внимание… Марш!

– Верно! – подмигнул сержант Чевапчич. – Вот и вьёт из него верёвки. Нужен Ан-26 – пожалуйста! Вертолёт какой или «Чайку» на свадьбу дочери – нет проблем.

– Подозреваю, если Ахромееву с комитетчиками что-то надо урегулировать, Крыжопый выслуживается, – говорю я. – Услуга за услугу.

– Да ладно, – вмешивается Ма́зут. – Зачем ему Крыжопый, если он может напрямую Чебрикову 29 29 Виктор Михайлович Чебриков (1923-1999) – председатель КГБ СССР (1982-1988), генерал армии (1983). звонить?

– А чего ему вообще с кагэбэшниками регулировать? – вскинулся Лёнч. – У него собственное ГРУ есть. Ещё, поди, покруче!

– Ну-ну. Кстати, Леонид, а откуда ты знаешь посчёт нашей части? – задал резонный вопрос Равиль.

Мы с Ма́зутом встретились глазами. Действительно!

– Да есть у меня источники, – отмахнулся Лёнч. Было ясно, что ничего не расскажет. Может так оно и к лучшему.

– Ребята… – сменил тему Степан. Сразу как-то попростел, даже застеснялся. – Могу попросить вас сделать на гражданке одну вещь для меня?

– Не вопрос! – подбодрил его Кирка.

– Всё, что не зафиксировано в уголовном кодексе РСФСР, – сумничал Лёнч.

– Всё, что не противоречит моральному кодексу строителя коммунизма, – с укоризной посмотрел я на Лёнча, словно он высказал что-то неделикатное.

– Моей девушке через неделю двадцать лет исполняется. Я хотел бы ей подарок сделать. Мне надо, чтобы вы кое-что забрали, я уже договорился, и передали посылку с проводником поезда. Так она вовремя получит подарок.

Мы одобрительно мотнули головами.

– Сделаем, Степан! Рассказывай, что нужно.

Степан замялся. Теперь это был совсем не тот деловитый каптёр, армейский всезнайка и на все руки мастер. Видно было, что волнуется человек. Стесняется. Слюну сглатывает.

– Да не мнись ты, Стёпка, – подбадривает его Лёнч.

– Вы смеяться будете, – наконец вымолвил тот.

– Так, ребята, – заострил я всеобщее внимание. – Раз каптенармус считает, что мы будем смеяться, скорее всего, нам будет не до смеха…

Ефрейтор Чевапчич подобострастно кивнул.

– Ладно, говори, чего там, – оборвал меня Лёнч, – что б там ни было, будем мозговать, как это провернуть.

– Моя Зинка – зоотехник. Она занимается хряками и свиноматками. Но не везёт ей. В колхозе нет племенного фонда. А директор и слышать ничего не хочет.

– Так, контекст обрисован плодотворительный, – комментирую я. – А что, собственно, ты хочешь, чтобы мы сделали?

– На ВДНХ есть павильон «Свиноводство». Я звонил туда раз пятьдесят. Достал их, наверно. Короче, они согласились официально передать в колхоз «Перемога» Конотопского района Сумской области поросёнка миргородской породы. Вы не представляете, как Зинка будет рада!

– Конотоп? – недоверчиво переспросил я. – То есть, ты хочешь, чтобы мы посадили свинью на фирменный скорый поезд «Украина» Москва – Киев?

Лёнч с Ма́зутом заржали.

– Да нет… – испугался Степан. – В девятнадцать двенадцать отправляется пассажирский поезд сто восемьдесят пять Москва – Сумы. Во вторник и в четверг, в третьем вагоне пойдет в рейс тётя Маруся – она и перевезёт поросёнка.

– У тебя всё схвачено, – зауважал Лёнч. – Только почему ты сам не выпросишь увольнительную под такую уважительную причину?

– Увольнительную мне, конечно, дадут, – рассудил ефрейтор Чевапчич. – Я на хорошем счету. Да только заменить меня здесь некому.

– Ну, положим, заменить всегда найдётся кем, – поспорил я, – да только тогда бойцам станет очевидно, что власть каптёра не единолична, и таинства в ней никакого нет. Пострадает личный авторитет.

Степан спорить не стал. Лишь развёл руками. Мол, как то так, да.

– Ещё одна причина есть, – нехотя добавил он. – Обещали мне младшего сержанта. Не хочу лишний раз высовываться.

– Причина архиуважительная, – согласился я. – Но разве дадут сержанта без сержантской школы?

– А я, типа, заочно… – улыбнулся Степан. – Старшина хлопотать будет.

– Ребята, у нас всего три дня на получение поросёнка, – напомнил Кирка, – иначе не успеваем ко дню рождения. А документы какие-то надо оформлять?

– Там уже всё оформлено. Накладная, санитарная выписка. Всё как положено. Мне только осталось позвонить зоотехнику на ВДНХ и назвать фамилию человека, который от моего имени приедет получать поросёнка.

– Ну-ну. Стойте! – вмешался Равиль, уже однажды доказавший свою рассудительность. – Посчёт поросёнка надо всё чётко спланировать! Раз отправлять надо в семь вечера четверга, считай, забирать хрюшку на ВДНХ надо тоже в четверг, в районе пяти вечера. Дойти от павильона до Лихоборского входа. На Сельскохозяйственной улице сесть в такси уж до Киевского вокзала. В противном случае, с поросёнком придётся что-то делать между павильоном и вокзалом. Кормить, что ли, выгуливать… А это, считай, хлопотно!

Лёнч хлопнул Равиля по плечу:

– Гениально, старик!

– Погоди, Степан! – осенило меня. – Ты говоришь, миргородская порода? Но ведь Миргород – це полтавщина. Старик Гоголь 30 30 Николай Васильевич Гоголь, «Миргород» (1835 г.) – сборник повестей. писал… Недалеко от Конотопа. Зачем огород городить?

– Да нет там ничего. Одно название осталось. Свиноматки-рекордсменки со всей страны на ВДНХ собраны. Хорошо, хоть где-то племенной фонд сохранился.

– А что название такое дремучее – Конотоп? – зубоскалит Лёнч.

– В старину там то ли речка была – Конотопь, то ли болото. Точнее не скажу – не бывал там в те времена, – Степан расплылся в улыбке. – Видать, лошадям там не сладко приходилось. Нынче-то мелиораторы всё осушили. Кони больше не топнут.

– А сам-то ты колхозник? – зрит в корень Ма́зут.

– А как же. Я как раз по лошадям.

– В Чернигов тебе надо податься. В свадебное путешествие, – шутливо наставляет его Лёнч. – Вот женишься на Зинке, запряжёшь лошадей, накинете поводок на свиноматку и в путь!

– Лёнч, – осадил его Кирилл, – ты уже достал своими глупыми шутками.

Но двухметровый прыгун только досадливо отмахнулся от него, словно от двукрылого кровососущего.

– Послушай, Конотоп, – не унимается он. – А чё тогда не на суржике балакаешь?

– Так я ж не хохол, – рассмеялся Степан. – Мой прапрадед – боснийский серб. Чтобы понятней было: боснийцы – это те же сербы, только мусульмане. Ну, так же, как хорваты – это сербы-католики.

– Погоди, а сами сербы кто? – не понял Лёнч.

– Православные они, – просветил его я.

– Так, – подтвердил каптёр. – Мой прапрадед мальчишкой воевал в последнюю турецкую в составе Османской армии. Попал в плен к русским солдатам. Пожалели его видать, совсем ещё юнца, не закололи штыком. Был интернирован, потом освобождён. Остался в России. Обрусел. Крестился. Женился на мологжанке, выводок детишек завёл. Так Чевапчичи несколько поколений жили в Мологе, пока не затопили её Рыбинским водохранилищем. Дед мой в Ярославль подался, на шинный завод устроился. Но война всё смешала. Дед ушёл добровольцем, а бабку мою с малолетним отцом и ещё тремя детьми отправили в эвакуацию. Баржой до Сызрани, потом эшелоном в Башкирию. Так уж сложилось, что один из сослуживцев деда был Конотопским. Сдружились они с дедом. Шибко сдружились. Переживал он очень гибель моего деда. Поклялся тому, тяжелораненому, найти его семью и позаботиться о нас. Долго искал. Обивал пороги. Рыл архивы. Писал запросы. Разыскал он бабку мою только в 1954-м. Отцу моему тогда пятнадцать лет было. Позвал к себе на Сумщину. Я уже там родился. Хороший он человек оказался, Софрон Аркадьевич. Дед он мне. Не по крови, так по факту.