Елена Гришанова - Легкие истории

Их было очень много. Помню, болела воспалением лёгких раз 6 кряду. После этого семейным советом решено было съездить на море. 2 года подряд по месяцу мы провели в Крыму. И потом на довольно долгое время я была человеком. Мама очень любила путешествия. А возможности, благодаря деду, были. Мы ездили в Москву – довольно часто. Гуляли там целыми днями до полной усталости. Питались тоннами мороженым, сосисками и фантой. Помню теплоходное плавание до Ленинграда (маршрут был до Кижей, но мы неделю переждали в Питере – вероятно опять же из-за меня). Обошли все мыслимые дворцы. Как говорила подруга моей мамы, посетив Узбекистан – «промедресились». А мы, соответственно… Время школы было благополучным. 1-ая школа (мы, кстати, учились там наследственным образом: дядя, сестра, я, мой племянник.) С Юлей давали первый звонок. У нашего класса были очень активные родители. Они постоянно организовывали нам какую-то жизнь. Самые вдаль смотрящие обучали детишек английскому, информатике частным образом уже класса с 6-го. У нас был прекрасный немецкий. Мы успели побывать киноклассом, а перед моим уходом в училище школа приобрела статус гимназии и появились невиданные предметы. История Древнего мира, латынь. Всё это я успела попробовать. И – венец всему – двухнедельная стажировка в Германии, Эссене. Он ещё тогда даже не был побратимом. Ну и после этого наступила эра музыкального училища. Я помню это время как самое чёрное по юности. 92год. Это был 2 курс. Не стало деда. И рухнули опоры мироздания. Плюс ещё я переживала первую, естественно безответную (как и впрочем, все остальные в моём измерении), любовь. У меня впервые проявился нейродермит. Было больно. Но я никому не говорила – это всё стало общим семейным достоянием позднее. Плюс я стоически, по тогдашней моде, завершала среднее образование – доучивалась в вечерней школе. У мамы были сложности с работой. Боялась сойти с ума. Один раз – я уже была дома – мама пришла домой с чёрным лицом. Оказалось, она попала под трамвай. Но при том получила только гематомы на лицо. Это всё были чудеса – Бог нас держал в кулачке. Притом мы с мамой становились всё дружнее. Потому что ситуация выживания, в которой находилось тогда все, очень сплачивала. Впрочем, чего-то особенно ужасного в нашем доме не было. Ну, помню как-то один месяц не было денег совсем, и мы питались таким придуманным блюдом: овсянка, замешанная с высушенными яблоками из нашего же сада и чуть-чуть воды. Всё это запекалось пирогом в духовке. Вот так прошёл месяц. Ну а потом какие-то начисления появились. Так что ничего критического.

Иногда я приходила к маме на работу: тогда это была школа слепых. И мама работала там учителем физики. Конечно, ей после ГНИПИ всё это казалось весьма грустным. Но силы уже были брошены на меня. Чтобы как-то скрасить жизнь, мы нашли выход: мы стали вместе по вечерам читать книжки. Вот тут и появился Довлатов и много-много ещё чего. И это был праздник. Вообще, чего не отнять было у нашего дома, так это всяческой «насмотренности». То есть смотрелось и читалось многое, что только было доступно. Мама любила кино. Феллини, Бергман, Тарковский, Антониони, Бертолуччи, лёгкие итальянские и французские комедии – стандартный набор советского интеллигента среднего звена. Выразимся так) На меня незабываемое впечатление произвела триада К. Сауры, увиденная в родном «Рекорде» в 12 лет. Потом, значительно позже (о да, какой контраст), мы «пересели» на Маринину, Акунина, Хмелевскую: всё это здорово выручало в трудные моменты. Мы жили хорошо. Помню, как-то раз мы так заразительно рассмеялись на трамвайной остановке, что, наверное, окружающие подумали, что мы того – тю-тю. Но у нас получалось радоваться жизни в любых обстоятельствах. Да. Мы веселились. Вот просто на ровном месте. Опять же повторюсь: это мама солнечная. Была – язык не поворачивается написать…

Потом началась моя учёба и работа в консерватории. И это всё было здорово, с одной стороны. Потому что на уроках ты узнавал такие штуки, в каких именно и нуждался. Хотя я всё время ревела. Мне казалось, что я ни с чем не справляюсь. Кое-что из уроков осело – ну хотя бы «в теории», читай – в сознании. Только это очень мало пригождается в работе, к сожалению….

У мамы же начинался долгий отрезок детского сада – детского дома, где она и трудилась до пенсии. И кстати, что удивительно, мама опять воспряла. Думаю, что даже почти как в молодости. Потому что Заведующая детским садиком была маме знакома со времён школы слепых и давала ей свободу. И она начала творить. Плюс детишки – их мама обожала. В любом виде. Чуть набив руку, мама начала рисовать для них. Мы уже потом вместе изрисовали целые бесконечные рулоны: всё это вешалось на стены в группах. Мультики, прогулки. Сказки. Мама подружилась с одной пожилой воспитательницей, Верой Александровной: звала её профессором. У той получалось замечательно управляться с мелким возрастом, без малейшего повышения голоса. Никто «не висел на люстрах» – это был такой домашний педагогический термин, обозначавший высшую степень воспитательского мастерства. Когда наступала летняя пора и ребята уезжали в Зелёный город – у них там были дачи, то мама всё время что-то подстраивала для них в лесу: будто бы лесовичок оставляет для них подарочки под деревьями. Ну, в общем, вы представляете. Мама Зелёный город знала прекрасно по молодости и могла детишек уводить на дальние прогулки, что не разрешалось вообще-то. Но мама всё равно это делала. Между прочим, детский дом привёл к нам Рыжика – нашего любимого кота. Он просто запрыгнул маме в сумку перед её отъездом с дач и прибыл к нам. Мама говорила: «Я его долго выпрашивала – вот мне именно такого хотелось». Рыжик, правда, был чудом: красивым, великодушным и понимающим. В 70 лет маминых лет мы перешли на домашнюю жизнь. И она тоже была очень даже чудесной. Только не хватало внуков, выходных, поездок в сад – частых, в общем семейной уютности, распространённой не только на нас двоих, но и дальше. Прости, мама, пока всё это очень больно…

Первая любовь… когда уже прошло 2 года после написания этого полотна, я вдруг подумала, почему же здесь нет Феликса? Это была крайне необычная история. Она и сейчас кажется мне таковой. Вообразите – мне почти 15, 9 класс – окончание неполной средней школы. В моём случае – языковой гимназии №1, Schule mit erweitertem Deutschunterricht – гордость). У меня с языком – хорошо. Я готовлюсь в этот год поступать в музыкальное училище. Но перед этим нам делают грандиозный подарок – языковая стажировка в Германии, Эссен. Это было первое налаживание международных связей в таком вот, «домашнем ключе». Волнение. И вот мы в Эссене. Весна, тепло, цветы. Вальдорфская школа. Уклон – в творческое обучение. Феликс – один из 4 детей в семье, второй по старшинству, 18 лет. Он – и есть моя принимающая сторона. Семья по материнской линии принадлежит норвежскому королевскому роду. Двоюродный дядя – Тур Хейердал. Это была вспышка с первого взгляда. Внешне чуть-чуть похож на деда. Невероятного оттенка волосы – блонд, красота, и главное – творческое излучение. Крайняя выразительность. Феликс готовился исполнить роль Фауста в школьной театральной постановке. Это должно было случится через неделю после нашего приезда, аккурат в день моего пятнадцатилетия. И потому мы всей семьёй засиживались до двух часов ночи в обсуждениях «рисунка роли». Вот это и была моя подлинная языковая стажировка. Очень благодарна семье за эту возможность. Я действительно тогда много впитала нужного. Потом Феликс приезжал в Россию не только с ответным визитом, но – через некоторое время, проходил альтернативную службу в армии в 5-ой больнице. Связи с нашей семьёй поддерживаются и сейчас. А я до сих пор помню это невероятное ощущение: заморский принц, совершенно непредставимый в российских реалиях тогда /90-е годы/, зефир, суфле, блан-манже, шампанское. Красота, творчество, гуманизм, лёгкость, несбыточность, воздушность – всё это Феликс)

Читать дальше